Сегодня в 10.25 вечера по Европе я приземлюсь в Амстердаме. В чёрт знает какой уже раз. Мой самый первый настоящий европейский город. Двадцать лет уже как с ним знакомы, а всё не наскучит. Вернусь 6 мая. Буду писать, если подруга не выбросит мой ноут в канал (как всегда обещает).
Снято косо , мутно и стекло бликует дико, но отсканировать я его нормально не успела - мой ангел-литера, торопливо, за вечер, отрисованный к выставке. Вот прямо сейчас глазами вижу, где налажала, зато есть в нём та лихость, какая бывает, когда рисуешь стремительно, без возможностей правки, на чистом кураже. За основу взята миниатюра века, кажется, тринадцатого - дракона я из неё свела.
Сдала статью по истории журнала "Крокодил". Редактор вежливо пишет, что картинки у него мрачноватые - поискать бы повеселее. Ха. Повеселее. В "Крокодиле". Страшный журнал на самом деле был.
Художники несут работы на выставку. Кабинет завален текстильными ангелочками с нежными крылышками, бисерными яйцами и прочей весной. Снаружи дождь и споры о страшенной зелёной голове на Пушкинской площади. Я вчера сходила на неё посмотреть - Шрек, ты плохо кормишь свою Фиону - отошшала-то как.
Зато в фейсбучной ленте подруга цитирует дивные стихи Сергея Плотова. В ритме Гайяваты. И это прекрасно, я считаю. Вот это особенно: Если спросите – откуда Наши радостные песни, Где невеста утонула, Где прохожий застрелился, Где кружится чёрный ворон, И лучина догорает? Я скажу, я так отвечу – Не покажется вам мало!
А, впрочем, там всё прекрасно:
Если спросите – откуда Есть-пошла земля родная, – Я скажу вам, я отвечу: Мы пока ещё не ели, Никуда мы не ходили, Мы духовностью богаты. Если спросите – откуда В нас богатая духовность, – Я скажу вам, я отвечу: Мы ж – ребята-азийяты, Почитай, что те же скифы. И раскосы наши очи, И жадны они безмерно. Вас, допустим, миллионы, Нас же – тьмы, тьмы, тьмы, тьмы, тьмы, тьмы... Если спросите, откуда Эти вечные сраженья? Отчего мы, азийяты, Не находимся в покое? Я опять же вам отвечу: Нам покой частенько снится. Но реальность нашей жизни Интересней сновидений. Если спросите – что делать? А тем паче – кто виновен? Я скажу вам, я отвечу На проклятые вопросы: Ничего не надо делать – Понаделано изрядно. На вопрос же – кто виновен? – Так отвечу: конь в тулупе Да степная кобылица, Что ковыль в степи помяли. Если спросите – откуда Наши радостные песни, Где невеста утонула, Где прохожий застрелился, Где кружится чёрный ворон, И лучина догорает? Я скажу, я так отвечу – Не покажется вам мало! Эти песни, я отвечу, Ряба Курочка напела. И не спрашивайте Рябу, Мол, куда же ты несёшься? Где приспичит – там несётся. В слепоте её куриной – Тень великого Гомера. Если спросите – откуда Эти ямбы и хореи, Этот стих александрийский, Амфибрахий да анапест, – Я скажу вам: отвечаем Мы за всю культуру разом. В том значенье азийятов В бесконечной, вечной жизни. А соседние народы Пусть слегка посторонятся! Но не спрашивайте больше, Я немного утомился. Мне чего-то гайавато. …А кому теперь легко-то?
Если кто в Москве и не придумал, что делает в воскресенье 24-го - приходите. Будем открывать вот эту выставку - с песнями и вином (за песни отвечает Тикки Шельен, за вино, как обычно, я):
Совсем скоро уже третий сезон. Вот прям двадцать пятого. Моя прелессть.
И ведь целится, небось, наш майор в этого героического шпиёна, что ассоциируется у меня строго с хорьком, а прикрывает того, небось жена, а любовница Анна наверняка тоже где-то рядом и жуёт кружевной платок. А майору нашему опять нИдадут, потому что он трагический персонаж и поганая интеллигенция.
По улице шла барышня в таком несуразном наборе неплохих вещей, что я начинаю прикидывать, каким образом они все разом на ней оказались. Вот, предположим, вчера она вдруг согласилась выпить с подругой, снимающей комнату в какой-нибудь бюджетной трёшке в компании с парой-тройкой каких-нибудь милых людей. А, выпив, она была шаловлива и (к примеру) изображала в тамошней ванне Офелию с картины Милле. купаясь в полном прикиде, включая ботиночки. А утром в ужасе осознала, что сухого у неё исключительно изящное мягкое полупальто шоколадного цвета. И вот она стреляет у подруги какой-нибудь свитерочек и (внезапно) чёрные тренировочные бриджи с широченными белыми лампасами для "элегантного бега" по утрам. А у её юной соседки-студентки - бежево-розовые теннисные туфли. С перламутровым блеском. Смотрит на всё это в ужасе, машинально мотает кое-как на шею здоровенный и явно чужой платок и приговаривает: - Там же дождь. А я и без зонта. В этот момент из соседней комнаты выплывает этакий денди в пижаме, снимает со старой вешалки одну из своих пяти понтовых шляп - с серовато-зелёной тульей, ремешком и почти белыми широкими полями, лёгким движением опускает ей на голову, улыбается углом рта и уходит к себе досыпать, ссука.
Три недели я была героический герой без хлеба и сладостей. Я даже в Праге от трдла откусила только ма-аленький виток (ехать в Прагу и при этом худеть - это особое, утончённое извращение - ни вам плюшек, ни вам кнедликом подливу вымакать). Но стоит посеять одновременно телефон и косметичку со всеми рабочими флешками - и кто нервно мажет на булку масло и мёд? Я тот нИсчастный слабак. И ведь даже знаю, где их оставила и завтра наверняка получу назад, но нерррвно мне. Пойду-посмотрю - может сгущёнка в холодильнике сыщется?
Ещё немножко Праги. Для меня она очень сильно - город площадной культуры. Город уличной еды на настоящем огне, золочёных живых статуй, художников и музыкантов, кузнецов, прямо на ярмарке, вживую, кующих железные розы, фальшивых йогов, висящих в воздухе, город самых драйвовых на свете кришнаитов, волшебных ребят, крутящих огонь и, конечно, мастеров мыльных пузырей. Вот таких, как эта девочка (снимала Тишь):
Вернулись. Дома адищный бардак. Тишь сортирует и выкладывает фотографии. Вот эту барышню я обозвала Евой - потому что полно яблок и целая компания змеев-искусителей:
Последний день в Праге. Выскочила, бросив Тишь дома, похватать всяких глупых сувениров - и Прага вместе с парой футболок, парой брошек и дождём выдала прекрасное. Можете себе представить чувака с дредами несколько ниже колен? Можете, конечно, и я могу, а в Праге - особенно, тут каких только фриков не выдают. А вот если чувак при этом до изумления похож на профессора Снейпа в исполнении Алана Рикмана? И даже без корсета. То есть высокий, длинноногий, несколько грузноватый дядя с роскошной крупной головой, высокомерным ртом, здоровенным шнобелем и лет несколько за полста. И собранные в хвост дреды ниже колен. Одним словом, Снейп не просто уполз. Он уполз в Прагу (это я давно подозревала), забил на всё и всех и окончательно перестал мыть голову.
Знакомое такое гадство Праги - когда до отъезда пара дней (и деньги почти кончились) она начинает подсовывать всякие шту-учечки. К примеру, целый магазин чешского стекла, в котором один зал занят репликами средневековой посуды - знаете, такой, золотисто-зеленоватого стекла, с натёками, наплывами - стаканы с пузырчатыми стенками, бокалы на витых ножках, словно вывалившиеся из какого-то временного портала. Я видела их в сувенирных магазинах в Лувре, Клюни и Риксмузеуме, но делают их, похоже, именно в Чехии - во всяком случае, нигде больше я не встречала столько разновидностей разом.
С чёрти какого года, когда я впервые прочитала "Молчание ягнят", я хотела посмотреть, как бабочки выбираются из кокона. Сегодня нас занесло в пражский ботанический сад в павильон "фата Моргана", где вот-вот обещают выставку бабочек. Я, понимаете ли, никогда не задумывалась, как организовывают выставку бабочек. Оказывается. нужно просто тепло, влага, и до чёртовой матери коконов, из которых бесконечно медленно выбираются смятые влажные комочки, ищут себе место, сидят, подставляя тёплому ветру из обогревателей скомканные крылья, пьяно переступают лапками - и взлетают.
С утра Прага была мокра и выбраться гулять мы собрались только днём. Закрыли балкон, вынеся оттуда кошек, собрались... - А где у нас Рони? Не под диваном? Рони была не под диваном. Рони сидела в соседней комнате под шкафом и, азартно тряся челюстью, наблюдала, как по дверце шкафа мечется синица. - Гони её на балкон, - сказала я Тишь. - Ненененене, - подумала синица, забилась на шкаф и приготовилась там героически умереть. Оказывается, если на шкафу есть синица, то стремянку в чужой квартире находишь очень быстро. Тишь поймала оцепеневшую от ужаса дурищу рукой и понесла на балкон. - Я тут, я тут, - стонал Рони, путаясь под ногами, - я же тут, отдайте мейн-куну его добычу. Но мы были жестоки и оставили кошИчку без второго завтрака. - Не верю, - сказала хозяйка дома вечером, посмотрев на нас безумными глазами. - У нас есть фотодокументы! - Фотошоп. - Она нагадила на шкаф! Вот это крыть было нечем.
Со мной в Праге постоянно случается передоз красоты. Вот идёшь по набережной - а там подряд четыре дома, из которых один - весь во взбитых сливках вычурной лепнины, второй - в мозаичных цветах поясами, третий - с восхитительными маскеронами, четвёртый - с узкими фризами в какой-то совершенно гравюрной технике, и перехватывает дыхание и хочется орать давно помершим владельцам: - Ребята, я вас понимаю, хотелось, чтобы не хуже, а круче, чем соседний, но невозможно же так вот, подряд, дом за домом бить людей красотой, ну хоть паузы ради бы что попроще бы заказали - чтобы вдохнуть успевать.
Вчера я развела водой смесь чёрного и красного акрила, широкой кистью быстренько покрасила неубиваемо-крепкие, но ободранные экковские туфли, сунула из в свой огромный чемодан цвета Тардис, схватила Тишь и улетела в Прагу. Посадка была такой мягкой, словно не здоровенная махина, а живой человек просто подпрыгнул, а потом опять коснулся ногами дорожки и пробежал вперёд. Невесомо. А потом нас встретила подруга, дом, огромные коты, кофе-кофе-кофе - и вот мы уже идём по мягко темнеющему городу, на ратушной - пасхальная ярмарка, и смерть на часах начинает звенеть своим колокольчиком ровно когда мы подходим к башне, и трдло, и горячее вино, и свинина на вертеле, и ленточки на пасхальном дереве, и стопятьсот китайский туристов, у которых чувство личного пространства - на пять сантиметров под твоей кожей, и каштаны у Карлова моста - с огромными, влажными, готовыми прямо сейчас раскрыться почками. И лебеди в темноте - юные, ещё не перелинявшии. - Ей, птичка, хлеб! - говорит им Тишь. - Они плохо видят, - отвечает из темноты кто-то по-русски. На земле под здоровенным деревом сидит девушка и что-то ест из пластиковой тарелки, глядя на лебедей. Мы скармливаем им хлеб и возвращаемся домой - возле остановки цветёт маленькая вишня, на балконе можно сидеть без пледа. Прага. А вот то, что в трдло теперь со звериной серьёзностью предлагают засунуть растопленного шоколада или клубничного варенья, а в одном месте - так прямо даже мороженое и взбитые сливки - это мы не одобряем. Подрыв основ, буквально.
Приятельница пересматривает древнюю "Сказку о царе Салтане" и мечтает:
читать дальше... вот бы сейчас снять со спецэффектами. А потом еще представила, как бы это снял Бёртон.
Знаете, даже не надо, чтобы снимал. Достаточно представить. Представьте!
Стимпанковская бочка, злодейский царь с психическим расстройством. Дальше - Женщина-Лебедь, которая еще и колдунья с непростым и таинственным прошлым, воины, выходящие из моря. О воины пусть будут такие холоднолицые морские фейри. Такие мальчики под три метра ( как в нашем фильме) с ног до головы в плотно облегающих костюмах из золотой чешуи ( как на черно-белой картинке). А Дядька Черномор - лысый, в шрамах. Бороду оставить. Циничный и суровый. Но племянницу Лебедь любит, почти отец родной. Гвидону сначала не доверяет, потом ничего так, привыкает. В целом прекрасные, но с жабрами на шее. Говорящая, наконец, БЕЛКА! Белку сделать одним из главных персонажей. Пусть это будет обольстительный оборотень-женщина, служанка Лебеди. Белку играет Хелена Бонэм Картер. Ей пойдут изумруды. И живет в такой изумрудной комнате - все отделано кристаллами, только не сваровски, а изумрудами. И у нее такая машинка или лаборатория и она фигачит изумруды, да, из орехов, но используя науку или алхимию. Ученая обольстительная белка-оборотень. Тайно влюбленная в Гвидона. Но ей нельзя, иначе Лебедь перестанет давать ей лекарство, позволяющее превращаться на время в человека.
Не обязательно Гвидону превращаться в комара, это может быть скоростной летательный аппарат. Хотя, может и превращается пусть, жена колдунья, кого хочешь превратит.
А Лебедя пусть играет Мия Васиковска. А Царицу, хм, Кидман? Ну можно попробовать... А мужиков не знаю... Салтан, Гвидон, Дядька Черномор ...
Нет, Лебедя пусть Кидман, а то у Мии слишком добродушное лицо и слишком юное. А царица все же мать - поэтому на острове Денев. А вот в юности, до того, как в бочку посадили - даже не знаю, надо кого-то юного совсем. Но с деловой мордой, мол, сестры дуры, а я же наследника рожу!
Бабариху пусть играет мужик тоже. Мужик ее сыграет хорошо. Но еще не придумала кто.
Как же мне это хочется теперь посмотреть. Особенно, конечно, если бы белку сыграла Бонэм Картер.
Ну и (как обещала) один зонтик из шести уже умученных к выставке "Под зонтиком Сати". Обложки дисков Сати распечатаны на обычном принтере, клей, золотой акрил, минут сорок времени. Одна картинка, увы, засвечена. Бешено-люто хочу теперь себе зонт с таким принтом (ну, ладно, шрифт можно сильно поаккуратнее - всё-таки писать по зонтику сильно неудобно - и морщит и проминается).