[ksas]

Ну и то, что можно назвать своеобразным продолжением "Кофейной кантаты" - один вечер журналиста и малоизвестного писателя Ольги Никольской, однажды выдумавшей себе жизнь в Питере, подругу Лизочку и сказку про неё.

Выдуманная


- Привет, красавица!
- Привет, - Николь быстро касается губами чуть шершавой щеки, привычно изумляясь отсутствию любого - даже табачного запаха.
- "Собачку?" - вопрос явно риторический, толстый общепитовский стакан для "солёной собаки" уже ждёт на стойке.
- "Собачку". И, Сашка, скажи мне, какого чёрта ты звонил вчера весь вечер?
- Вот и не весь вечер, а всего раза четыре. Ты мне была нужна, как культурный человек.
- Лучше бы как женщина, - бормочет Ольга себе под нос.
- "Какженщину" я где угодно возьму, - негромко отвечает он куда-то в недра холодильника, - ты лучше скажи мне, справа от Иисуса кто сидит?
- Где сидит?
- Ну на этой, на фреске.
Ольга принимает из его рук холодный стакан, отпивает через мелкую соль кисло-сладко-горький сок с едва заметным градусом, прикрывает глаза, вытаскивая картинку из памяти на изнанку век: - Иоанн...
- Да не может быть, там же девочка!
- Слушай, Ден Браун доморощенный, там канонически - Иоанн, юноша лет 16, длинноволосый, как, кстати, и Иисус, безбородый...
- Так там же сиськи!
- Саш, я верю, что ты можешь рассмотреть сиськи где угодно, даже на фреске, от которой осталось 30 процентов базовой живописи, но там - мальчик. Нет там Марии Магдалины, если ты это имел в виду, никто бы Леонардо не позволил её там написать, есть такая вещь, как канон, его хрен подвинешь.
- Вот чёрт, а я уже повёлся. А вот ещё про твоего Леонардо пишут...

Хлопает дверь. - Здравствуйте, - говорит, распутывая шарф, гостья, - Очень холодно сегодня, правда?!
- Кофе? - бармен-трепло на глазах перелинивает в идеального бармена.
- Глинтвейн, пожалуйста, Сашечка, только сахара побольше положите...
- А то он у него сильно суровый и мужественный получается, - заканчивает Ольга фразу.
- Да! - радостно соглашается гостья, - вы тоже так считаете? А давайте познакомимся? Меня Лиза зовут ("Я знаю, - думает Ольга).
- Ольга, - говорит она, салютуя стаканом, и зачем-то добавляет, - Никольская.
- Ольга, - кивает Лиза, - Оленька. Оленька-Николенька.
"Николенька, - думает Николь, отлично просто, - я - Николенька, ты - Лизочка, кудрявая блондинка в клетчатой юбке, тебе лет под тридцать, всё правильно, потому что сказку я писала почти пять лет назад и там тебе было двадцать пять. И ты только что сказала фразу оттуда... - она отпивает ещё глоток, соли на бортике почти не осталось, сок согрелся и кажется приторным: - Никольская, стоять - банан может быть просто банан, а твою дурацкую недокнигу она могла просто читать."
....................................................................................
Спустя две "солёных собаки"

- Я расскажу анекдот, - говорит Лизочка, - у одного человека была большая проблема. Его детородный орган...
- Хуй! - подсказывает Саша.
- Да! Хуй! - радостно кричит Лиза и звонко смеётся, - Саша! А можно мне кофе?
- С сахаром?
- Да!
- С молоком?
- Да! Нет! Не знаю... Пусть она скажет...
- Саша, принеси ей молоко отдельно.
- Да, Саша, принесите, как она сказала, она всегда правильно говорит.
- Ой, что-то она в последнее время много говорит, - довольно громко, хоть и в сторону, комментирует самый совершенный бармен.
"Допиздится в конце концов" - заканчивает реплику ольгин внутренний голос.
- Я вот думал, зачем этот сливочник принёс... Сливочник, помнишь? - говорит Саша.

В сумке у Лизы поёт телефон, она выдёргивает его за пушистый меховой хвостик.
- Да, Пашечка. Уже не на работе. Пью кофе. Не далеко. Нет, не далеко, у Таврического. Через час, да?
- Да? - переспрашивает она уже молчащий телефон и роняет его в сумку.
"У какого "Таврического"?" - переспрашивает в голове у Ольги уже порядком озадаченный наблюдатель.
- Сашечка, посчитайте меня!
- Двести пятьдесят, - говорит Ольга, - Оставь мне, я ещё посижу и расплачусь.
- Николенька, я пойду, не грустите! Саша, пока! - она машет от двери рукой, роняя с плеча ремешок сумки, ловя сумку, спотыкается о порожек...
Когда дверь за ней закрывается, они ещё минуту смотрят сквозь стекло, как она идёт - чуть оскальзываясь и балансируя левой рукой, но в целом, довольно твёрдо.
- Сигарету? - не дожидаясь ответа совершеннейший из барменов берёт со стойки пачку и, прикурив сразу две, протягивает одну Ольге:
- На, подыши... кофе сварить?
- Давай. Давно она здесь?
- Да недели две назад пришла в первый раз. Смешная такая. И меня сразу по имени назвала, и ведёт себя так, как будто не первый год к нам ходит. , знаешь, у меня такое ощущение иногда, что она в самом деле давно тут, а ты мою память знаешь.
- Уж знаю. Сашка, ты мне можешь сказать, что происходит?
- Ага, сама всякую фигню напишет, а я - скажи. Лучше бы написала, как я открываю собственный бар.
- Я только разваливать хорошо умею, а созидать - плохо. Сам возьми и открой.
- Собственный бар, малыш, это деньги и связи, а по деньгам и связям у нас Гермес, я только по бухлу и сумасшедшим бабам.
- Никак "Легенды и мифы" прочитал?
- Адаптированные. младшему на каникулы задали.
- И как?
- Феноменально...
Он ставит перед ней чашку, аккуратно кладёт на край пепельницы прикуренную сигарету - теперь это Кептен Блек. Ольга затягивается, - "вишнёвый...", прихлёбывает обжигающий кофе.
- Воды к кофе надо? Слушай, а у тебя книги по Леонардо есть?
- Надо. У меня есть отличный альбом - все картины, включая сильно сомнительные, до и после реставрации, в рентгеновских лучах, все рисунки, а ещё картины учеников и подражателей.
- Вот и принеси.
- Он не на русском. И не на греческом.
- Если тебе верить, язык мне не важен. Но я всё равно больше люблю, когда рассказывают...
- Саш, ты мне обещал воду.
- Сейчас, погоди... я думаю, какой тебе воды.
- Красной или белой?
- Красной, конечно, я думаю, сухой или полусладкой. Ладно, что выйдет, то выйдет - он отворачивается, снимает с полки стакан. Ольга слышит плеск воды, видит, как сгущаются тени вокруг худой фигуры в белом свитере, свеча на её столе вдруг гаснет, задутая порывом тёплого, пахнущего полынью, ветра.

Вино получилось тяжёлым, тёмным, с привкусом смолы.