Кстати, продолжаю показывать вам, как интересно работает [J]cadet_lopatin.dso[/J]
На этот раз не Герман Готлиб, а нежно мной любимый Оуэн Харпер. Вот этот образ смоляного чучелка, ощетинившегося бритвенными лезвиями -это очень здорово.
А себя я буду звать подлой музой, потому что я наторчвудоподсаживатель.
А вот это - Бамберг, Императорский собор, знаменитый Всадник (одна из самых совершенных готических скульптур) над надгробиями императора Генриха II и жены его Кунигунды. У него действительно изумительные пропорции, и он как-то невозможно современен:
А вечером мы бродили по городку, возле которого живём (и название которого я постоянно забываю) - и наш дивный гид Димочка рассказывал, что самое серьёзное событие за 800 лет городской истории - отказ поэта Гёте здесь переночевать (поужинать соизволил). При этом в городке находится один из красивейших готических соборов. А в другом соборе есть аж две скульптуры Тильмана Рименшнайдера. Посмотрела я на это благословенное сонное место и поняла, что мы его с соавтором когда-то сочинили в "Десяти ангелах города М" - никому не ведомый городок, который обходят все бури.
В среду утром я внезапно обнаружила себя в Шереметьево, а днём - во Франконии. А вечером и вовсе в очаровательном отеле недалеча от Байройта, но почти в чистом поле (напротив зачем-то двухэтажный салон свадебной моды, вокруг - деревушка на две улицы, пшеничные поля, виноградники, что-то, мнящее себя горами и ещё три деревушки - в каждой кирха). В отеле мне с подругой выдали ключ от дивной комнаты со скошенным потолком и мебелью из сказки про трёх медведей (такая с пропиленными сердечками и расписанная цветочками). Перины, под которыми спать. тоже из сказки про трёх медведей. И интернет оттуда же (я про скорость). То есть в номерах всё время хочется орать "кто сидела на моём вайфае и весь его высидел?" - поэтому сейчас я сижу внизу в холле, сперев из столовой стул и пристроив на полочку ноут, и буду тут сидеть до-олго, потому что завтра неплохо-бы отослать две рецензии. А в деревушке мы с подругой нашли толстую рыжую кошку, которая по дороге "туда" смотрела на нас недоверчиво, делала вид, что она кучка соломы и вообще девушка неприступная, а по дороге "обратно" перегородила нам тротуар и устроила типичный бабский скандал "а я вам поверила. я вам отдалась, а вы меня бросили". Завтра мы её ещё погладим. А это толстая Ксана на фабрике роялей в Байройте возле рояля Ференца Листа. В какой-то момент бородатый мальчик-экскурсовод в закатанных до колена старых штанах и разбитых кроссовках сел вот за этот самый рояль Листа и начал играть - просто чтобы показать, насколько меняет звук толщина металлической пластины. И эта непочтительность к музейному экспонату была невозможно прекрасна.
PS Сесна С говорит, что картинку не видно, но перезалить не получается. Или дайрь барахлит, или потом разберёмся.
Название - Occam's Razor Автор - Blair Rabbit Перевод - ksaS, помощь в распутывании некоторых мест - Леночка. Герои - Германн Готтлиб и Ньютон Гейзлер Размер: 236160 слов на данный момент
Белый кайдзю парил в темноте подле него. Когда он заговорил, в каждом слоге ощущался слабый, едва заметный, ирландский выговор. Эти две вещи не сочеталось друг с другом. Получалось что-то вроде ментального эквивалента арахисового масла и жевательной резинки.
- Это конец?
Герман вытянул бледную руку, чтобы коснуться гигантской морды Котика. Он почувствовал осязаемую плоть и... тепло... Синие глаза кайдзю смотрели на него с любовью, а его голос заполнял, вынося из той бездны, в которую Германн падал.
- Закончена ли история?
Светящиеся отростки усов прижались к нему, их кончики засияли, словно звёзды, ярко-голубым светом. Германн толкнул к носу Котика своё онемевшее тело и изумлённо рассмеялся, гладя скользкую упругую кожу.
- История? Котик... я...
Он был растерян. Его первый брат по Улью, его спаситель был здесь, и вновь вытаскивал его из темноты. - Что ты здесь... Ты здесь, а я так никогда и не смог расплатиться с тобой за прошлое спасение... за все спасения. Ты продолжаешь меня спасать. Ты продолжаешь пытаться меня хранить.
Усы приблизились, почти обнимая его. С каждой минутой голос кайдзю всё больше напоминал Шона Патрика.
- Маленький голос - брат Улья. Я тебя люблю. Горжусь тобой.
- Твой голос... Шон Патрик - это был ты? В снах, в дрифте - э-это был ты?
Глаза Котика ярко сияли, кожа вокруг них собралась морщинками, словно у самого Германна, когда тот улыбался: - Возможно... возможно каждый больше, чем кто-то один. Как в Улье. В Маленьком голосе тоже много всякого. Он cын злого безумца, и друг рейнджеров, и любовь Быстро мыслящего... Это не только Котик, и не только Шон Патрик... Много лоперов, много кайдзю... множество голосов и все они вместе. Озадаченный Германн плотнее прижался к Котику и помотал головой, не в силах разгадать сказанное: - Я не понимаю... это звучит похоже на одну из бессмысленных загадок Шона Патрика.
Котик добродушно расхохотался. Они дрейфовали в пустоте, окружённые островом синего света.
- Для дрифта нужны трое - Егерь и пара рейнджеров, но при этом они - одно целое... так? Из всех вещей можно сделать другие вещи или что-то новое. Все тяготы долгого пути нужны, чтобы создать нового человека. Маленький голос уже не тот, что в начале, да?
- Нет... Думаю, что не тот.
Готтлиб поднял глаза и обнаружил, что видит своё собственное лицо, отражённое в одном из огромных глаз Котика. Зрачок расширился и сжался, стараясь сфокусироваться на нём. Рычащий голос кайдзю был ласков: - Маленький голос хочет идти дальше? Хочет упасть?
Германн задумался, рассматривая свои усталые черты в сияющей синей глади. Реальный мир был затянут дымкой. Он помнил только, что наверху была боль и зыбкие надежды. Внизу же не было ничего, кроме забвения, и в этом был покой и определённость. Всё кончится.
- Это не стыдно - желать покоя. Упасть - не беда.
Он задумался над выбором... но ненадолго.
Привычно сунув костлявую руку в карман своей рейнджерской куртки, Готтлиб нащупал жёсткую таблетку мятного леденца. Покачав головой, он улыбнулся, крепко сжимая его в кулаке. Ньютона здесь не было, он ждал его в другом месте - растрёпанный, неряшливый, неизменно шумный, идущий напролом тем путём, который он считал верным. Бросить его было немыслимо, как и близнецов, Мако, Балора, Бекета... его семью, его Улей. Они будут ждать. Германн улыбнулся своему отражению в зеркале огромного глаза: - На том свете отдохну... Меня ждёт Ньютон.
Он поднял голову, и Котик повторил его жест. Над ними - через мили и тысячелетия был виден слабый свет - мифический свет в конце тоннеля.
- Тогда нам надо его найти.
Мощно оттолкнувшись ногами и хвостом, кайдзю начал путь из безмолвия. Вновь замелькали воспоминания - двух жизней и одной цивилизации. Люди и места, которые были знакомы Германну, и которых он не знал - всё это, стиснутое вместе в бешеном хаосе, связанное паутинно-тонкой нитью памяти. Германн прижался к Котику... его тело, покоящееся между глаз кайдзю, чуть выше его носа, было наполнено памятью о ком-то, кто его любит.
Океанская тьма сменяется зелёными холмами деревенской Англии и лепетом ручья, со всех сторон затенённого деревьями.
Воздух пах началом лета, палящее солнце прогрело землю и погрузило мир в ленивую дрёму. Германн огляделся. Белая бабочка приземлилась на рукав его пиджака, сложила крылья и вновь взлетела. Шон Патрик шепнул ему на ухо, дружески подталкивая вперёд: - Его просто найти... он звал тебя, пока не охрип... удачи, док.
Германн торопливо оглянулся, чтобы взглянуть Шону в лицо. Он хотел поблагодарить его, или Котика, или их двоих... за всю их помощь и советы. Он ничуть не удивился, найдя лишь влажную духоту. Из кустов выскочил кролик и скрылся в соседней живой изгороди, усыпанной белыми цветами. В этом не было ничего особенного. Никаких рогов - заурядный английский кролик. Германн шагнул вперёд, поражённый ароматами чистого воздуха и влажной земли.
Под деревьями у ручья он заметил фигуру человека. Тот стоял в воде, чёрные штаны закатаны до колен, засученные рукава открывают яркие татуировки. Германн вскинул руку, счастье заполнило его целиком, и он побежал. Ньютон был уже готов оглянуться. Уже готов отвернуться от сверкающей воды и взглянуть, кто там шумит на лугу... когда Германн проснулся. ..................................................................................................... Германну казалось, что его сознание пошло трещинами, что оно раскололось... ему нужно было собрать себя воедино, как паззл. Он должен был отыскать себя в этих развалинах, и это была не простая задача. Детство, издевательства в школе, кайдзю и Ньютон, всё шло в убывающем порядке по шкале любви и жизни. Сначала он опознал горьковатый вкус кислорода из баллона. За время своего рейнджерства Готтлиб стал настоящим знатоком О2. Иногда у кислорода из действительно старых баллонов был слегка холодноватый привкус, который застревал во время вдоха во рту и в носу, и именно его он сейчас ощущал на языке. И это было отличное весомое доказательство. Он был жив. Поискав, Германн нашёл ту часть мозга, что ведала открыванием глаз. С огромным усилием он разлепил один глаз, затем другой, невзирая на склеивший ресницы гной. Потолок над ним был металлическим. Но за последние лет десять у него было множество жилищ с металлическими потолками. Металл или бетон, холодный и серый - это мало говорило о месте его прибывания. Определённо он был на болеутоляющих. Он чувствовал, как они прожигают путь через кровь в его руке, скорее всего, из капельницы. От них рушилось сознание, и потолок неестественно плыл перед глазами. Германн застонал, но всё равно был рад всему этому - тошноте, онемению, приглушённой боли. Всё это значило, что он выжил. - Германн! О... Германн... Германн повернул голову настолько, насколько позволила кислородная маска, и был более чем изумлён, увидев, кто сидит рядом с ним. Ванесса отложила планшет, который держала, и придвинула свой стул как можно ближе к нему. Она улыбалась, сжимая его ладонь одной рукой, и поглаживая другой его плечо. Он не слишком-то хорошо это ощущал - тело по-прежнему было загадочной ничейной землёй, о которой он знал, но не правил... Было ясно, что в сознании он долго не продержится, и Германн решил, что нужно успеть получить максимум.
- Германн, не пытайся говорить, если больно... Всё в порядке... Не бойся. Он слабо улыбнулся ей и несколько раз мигнул, чтобы удостовериться, что она не мираж или что-то вроде Котика-Шона Патрика... или кого-то там ещё, чёрт бы его побрал. Нет, его бывшая жена по-прежнему сидела рядом, её рука пригладила его волосы и проверила пульс. Он попробовал заговорить - голос звучал грубо и сипло: - Х-хде?
Ванесса улыбнулась, в её взгляде было облегчение. Прозрачный свет едва заметно двигался по её лицу. Она взяла стоявшую у ног прозрачную пластиковую бутылку с водой, и сдвинула кислородную маску настолько, чтобы дать ему осторожно отхлебнуть.
- Не спеши... помедленнее. Так, радость моя, всё получается, ш-шшш... Всё хорошо...
Германн пытался пить мелкими глотками, но вода была словно жидкое золото, и жажда была сильнее, чем он думал. Пить, приподняв голову, было тяжело, но после он почувствовал себя гораздо лучше. Он вновь заговорил, и на этот раз смог добыть из своего больного горла понятное слово: - Где?
- На лодке. Нет, лодка, конечно, слишком маленькое определение. Это, скорее, корабль. Ваш корабль.
Ванесса рассмеялась, когда, удивлённо взглянув на неё, он смог вздёрнуть вверх бровь. Теперь он чувствовал себя бодрее, но был уверен. что долго это не продлиться - сейчас его в сознании удерживал всплеск адреналина и любопытство. Он крепче сжал ладонь Ванессы: - Почему? Что... что случилось? Почему... ты... здесь?
- После того, как ты... после того, как в тебя... стреляли.
Ванесса запнулась на слове и всё-таки сердито его выплюнула. Она остановилась, подумав, как лучше всё рассказать, и начала, пытаясь умиротворяюще шептать, хотя казалось, что она с трудом сдерживает крик.
- Черт, Герман, малыш, я даже не знаю. с чего начать. Я услышала о саммите, но не знала, как с тобой связаться, поэтому приехала в Сиэтл и стала ждать. Я так долго тебя искала. Я бы прибилась на встрече к лоперам, но никого из города они не пускали. Впустили только тех людей, что пришли снаружи... если бы они им не разрешили, был бы бунт.
Германн слушал, встревоженно глядя на неё
- Тебе не нужно было приезжать.
Она помотала головой и рассмеялась, вновь ласково огладив его плечо.
- Да... ладно, а я приехала. После того, как сообщили о твоей смерти, они... PPDC, начали слежку за мной. Всё вышло так, как ты предупреждал меня в тот звонок. Я уехала из Лондона... устроилась на работу в округе Колумбия, никому ничего не сказала и не высовывалась.
Она ёрзала на жестком стуле, глядя измученными глазами. Там явно случилось что-то большее, чем она рассказала, но Герман не стал выспрашивать подробности. Ванесса всегда сообщала ровно столько, сколько её устраивало, и от давления не было никакого толка.
- Я с самого начала знала, что ты жив. Даже раньше, чем появились онлайн-ролики. Я совсем не могла с тобой связаться, но когда вы объявили о встрече... - она остановилась, взволнованно сопя, - Ну и хватит об этом. Перейдём к настоящему времени... к покушению. Они транслировали его почти полностью, с разных точек съёмки. После того, как ты упал, этот кайдзю с оборочками...
Она подняла ладони к вискам и пошевелила пальцами. Герман улыбнулся, из его измученной гортани вырвался сухой смешок: - Мадпаппи.
- Да, Мадпаппи! Мадпаппи пытался тебя защитить. Тогда тот Егерь, что поменьше... я имела в виду Геллиона - он его схватил, а другой Егерь его оттащил, и они начали драться... Боже, это было безумие, толпа чуть с ума не сошла. К счастью, это всё недолго тянулось - они оба отступили, и Мадпаппи ущёл в океан. Все кайдзю ужасно шумели. Герман, это было похоже на крик. Они ни разу ни на кого не напали, но вскоре после этого стреляли в рейнджера, и до сих пор неизвестно, кто... или кто стрелял в тебя, раз уж на то пошло. Они говорят, что всего нашли двадцать патронов...
- Сомневаюсь я, што они когда-нибудь допетрят, из...
Белая присборенная занавеска, окружавшая кровать Германна, быстро раздвинулась, пропустив Балора Флуда, выглядевшего постаревшим и измученным. Подойдя к кровати, он уселся в ногах, рассматривая Германна взглядом, в котором безошибочно читалась гордость.
- Эт будет такая загадка, про какие люди потом годами книжки пишут. Ежели меня спросить... так я думаю, эт они все зараз были, PPDC, США, СВШ, Церковь Кайдзю... может даже какие случайные говнюки среди лоперов. И все они разом пытались тебя, Ерман, шлёпнуть. И ни у кого это не вышло. После того, как найдут все пули, зуб даю - они будут от разного оружия.
Германн с нежностью посмотрел на Балора, и вдруг оцепенел, осознав слова Ванессы.
- Был ранен рейнджер?
Балор опустил тяжёлую ладонь на здоровую ногу Германна.
- Сома подстрелили. Он сунулся тебя прикрыть, штоб тебе хуже не сделали, пока Мори утихомиривала твоего ручного кайдзю. Они всё стреляли и стреляли... Думаю, неспроста они в него пульнули. Про контрабанду он побольше многих знал.
Ванесса успокаивающе сжала руку Германна: - Это близкий друг? Он здесь, на корабле, он стабилен.
"Корабль" - опять прозвучало это слово. Шестерёнки в голове Германна со скрипом провернулись. Она уже раньше говорила это слово. Он изо всех сил попытался впитать информацию и собрать её во что-то, имеющее смысл.
- Я рад, что он в порядке. Я... корабль... Ты сказала, что у нас корабль?
Балор рассмеялся, смех перешёл в знакомый сухой кашель. От него пахло холодом, ветром и дымом.
- Парень, ты и Клякса теперь короли... иль мне лучше сказать "королевы"? - своей личной страны. Это то, до чего вы договорились, если вы соблюдёте свою часть договора. PPDC выдал нам судно, штоб подсластить сделку, и ты щас в международных водах... только тут и безопасно и вам и кайдзю.
Охваченный паникой Германн попытался вскочить, едва не выдрав трубки и провода, подсоединённые к телу. Страх накрыл его осязаемой волной, задыхаясь, он широко распахнутыми глазами взглянул на Ванессу. Он так отвлёкся, что даже не спросил, где его напарник.
- Ньютон! Где...
Ванесса прижала его к постели, и он прикусил язык от волны боли, прокатившейся от раны через внутренности. Урок стоило запомнить - такую боль лекарства могут только ослабить.
- Лежи тихо, если не хочешь выдрать что-то нужное, - Ванессу ситуация скорее позабавила, чем что-нибудь ещё, - Ньют в полном порядке, просто посмотри у кровати.
Она указала вниз, и Германн, чуть повернувшись, взглянул на пол возле своей узкой больничной койки. Там, на коротком матрасе, заваленном одеялами и подушками, мёртво спал Ньютон - изо рта тянулась ниточка слюны, кисть одной руки прикрывала глаза, другая лежала на краю матраса, словно ожидая пальцев Германна. Казалось, он прижимается ближе настолько, насколько к этому способно расслабленное во сне человеческое тело. Балор закатил глаза и пнул край импровизированной постели Ньюта. Ванесса покосилась на это, и её усталая улыбка стала шире. - Нам пришлось подсунуть ему седативные, он был совершенно не в себе. Сейчас он впервые спит с самого саммита, а тот был когда?.. три дня назад? Германн, ты какое-то время был без сознания. Пуля не затронула основные жизненно важные органы, но зацепила печень. С тобой всё будет хорошо, надо только следить за сердцем и давлением... Балор, разразившийся лающим кашлем, махнул рукой, привлекая внимание Германна к себе: - Слушай сюда, парень. Тут кое-что важное случилось, пока ты отсутствовал. Германн ощутил, что рука Ванессы на его плече оберегающе сжалась. - Доктор Флуд. Я не думаю, что он готов... Балор хмыкнул. За всё время, проведённое вместе в прошлом году, Германн твёрдо узнал про него одно - Флуд не выносил даже попыток с кем-то нянчится. Любуясь на эту парочку, пытающуюся заморозить друг друга взглядами, Германн попробовал дотянуться до руки Ньюта возле кровати. Капельница ограничивала движения, но он справился. Его пальцы нашли и сжали пальцы Ньютона. Туман, всё ещё нависавший над его чувствами, рассеялся. Приятное покалывающее тепло прошло по позвоночнику, и голоса Улья взволнованно зашумели. Он потянулся к ним - это было хорошо... сейчас с ним всё было хорошо.
- Смотри, Ерман... эти стычки на границах... После того, как в тебя стреляли, эт дело обострилось. Внимание Готтлиба вернулось к Балору, и Улей отступил. Корабль под ним поднялся и опустился, качнув его постель, и он знал, что кайдзю плывут рядом, оберегающе окружив его. - Стычки? - Ага. Объясняю на пальцах - горожане начали мирные демонстрации, а не... - И-из-за меня? Ванесса поднялась, осторожно опустив на матрас руку Германна. Она потянула в стороны белые шторки вокруг постели, впуская молочный свет из ближайшего окна - круглого, с обрамлённым металлом толстым стеклом - Германн мог разглядеть за ним серую океанскую равнину. На соседней койке, свернувшись как кошки, мёртво спали близнецы Уотли. Он улыбнулся им, и сеть безопасности и тепла стала ещё крепче. - Типа из-за тебя, из-за Кляксы. Вы вроде символов всего этого дела, такой большой кусок всего навранного про монстров... эй! - Балор щёлкнул пальцами, возвращая себе внимание Германна, и прищурился: - Мы все там... Мори и Бекет наверху - ещё увидитесь. Просто выслушай. Штоб ты понимал, что творится, на случай если припрутся большие чиновники или кто ещё, - Х-хорошо, сэр. Балор смотрел на Ванессу, оглаживая подрагивающей рукой завитки седеющих волос, когда она начала объяснять - медленно, вероятно внезапно решив, что Германн может понять только сказанное по слогам: - США согласились выделить вам с Ньютоном небольшой остров. У вас есть собственная страна. Вы больше не граждане существующих государств. У кайдзю есть своя земля. Балор взглянул на Германа - видимо, чтобы оценить реакцию, но Германн, озадаченный и пытающийся всё это переварить, лишь кивнул, ожидая, когда скажут больше. Новости его не удивили - это направление было задано на саммите, и было вполне логично, что попытка убийства только ускорила желание других стран сбросить с себя ответственность за него и Ньютона.
- Ну и вы теперь сами себе правительство и... у вас теперь самая большая армия относительно любой страны в мире.
Усталая улыбка расколола лицо Балора, открыв жёлтые зубы: - Часть рейнджеров дезертировала. Германн медленно помотал головой, сильнее вцепившись в пальцы Ньютона. - Дезертировали? Я...
Заговорила Ванесса - всё ещё специальным голосом и делая большие паузы: - После того, как в тебя стреляли и начались... беспорядки... усилилось напряжение на границах Китая и в США, а потом... Кажется, ты был без сознания второй день - США связались с СВШ и попросили о встрече... Балор, улыбаясь, как сумасшедший, подхватил с того места, где Ванесса прервалась: - и договорились о чёртовом перемирии на время чрезвычайной ситуации. И тут, провалиться мне на месте, если Мелеро с Дегхари не дали по спутнику интервью какому-то репортёру, которому ты вмазал, если не врут. И почти все пилоты команды PPDC перебежали в... ну, как это в новостях назвали "страну Кайдзю". И Клякса типа их принял. Полная амнистия всем Рейнджерам, которые туда захотят. Ну и гражданство. Ванесса прижала руку к груди: - Вот так я сюда и попала. У меня получилось связаться с Ньютом, когда я предложила CNN интервью в прямом эфире. Предложение от бывшей жены кайдзю-дипломата по чрезвычайным вопросам - это было слишком смачно, чтобы тормозить. В эфире я попросила об амнистии, и Ньют тут же меня нашёл. Он предложил полную защиту от преследований PPDC. Так легко сразу стало... Не вполне осознавая это, Германн прижал дрожащими пальцами запястье Ньютона. Просто чтобы ощутить ровное биение его пульса. Оно было его якорем. - Ньютон так сделал? Ванесса кивнула: - Да. Ньют практически без передышки общался с чиновниками и прессой. Само собой, он нигде не появлялся лично, но несколько раз говорил с военной верхушкой PPDC.
Германн смотрел, как Ванесса плотно подтыкает одеяло вокруг его груди, пряча все подключённые к нему медицинские трубки. Она искоса взглянула на Балора, прежде чем продолжить: - Одним словом, Германн, PPDC - контора международная... её сотрудники находятся в юрисдикции ООН и Комиссии по установлению мира. Рейнджеры понимали, что если уйдут и разъедутся по своим странам, то получат неодобрение, или даже хуже... возможно, некоторых из них могли арестовать. Но кто-то придумал лазейку - они вышли из PPDС, объявили себя беженцами... и попросили гражданство в твоей стране, Германн. В Стране Кайдзю... И Ньют им его предоставил. Улыбаясь, она отвела волосы с его лба. - Сейчас в PPDC мало кто пилотирует... и безработные рейнджеры могли заниматься чем-то не вполне законным... Он слабо улыбается в ответ, чувствуя, как всё его жилистое тело наполняет почти оргастическое облегчение: - ...вроде контрабанды. Ванесса энергично кивнула, радуясь, что он догадался. - Занимались контрабандой, вымогательством... и прочими нарушениями. Нета Мелеро открыто рассказала о том, что она и её мать делали в Калифорнии... что им пришлось сделать, и что подобное всё ещё продолжается. Весь мир наблюдал схватку Егерей во время вашего саммита. - Их так припёрли к стенке, что всем стало ясно. Глаза Германна обожгли слёзы. Он издал негромкий смешок.
- В-все пилоты PPDC? Рейнджеры?
- Большая их часть. И несколько техников высшего разряда, вроде Тендо Чои.
Сердце Германна подпрыгнуло, при упоминании того, что к ним присоединился Тендо. Он внимательно слушал, как Балор, загибая пальцы, перечисляет имена - не только пилотов, но и Егерей. Некоторых из них он даже не знал... и никогда не встречался.
- Наперстянка... эт Мелеро и Дегхари, они выступили первыми... потом Нэнси Арчер и Ханни Паркер... а они захватят с собой Гарри, кузены Маре из Вальса Инферно, сестрички из Химеры Раздора... Мороз Потёмкин, Рискованный Динамо и даже Неистовый Самсон.
Герман удивлённо моргнул: - И Син?
Балор пожал плечами и стиснул ногу Готтлиба, его глаза весело блеснули, а на щеках сквозь алкогольную краску пробился победный румянец.
- Да, большинство из Форта II, если ты можешь в это поверить. Есть некоторые, што не ушли - одна или пара команды... и некоторые, у кого нет партнёра... В ангарах стоят груды пустого железа. Ходят слухи, что ушла половина пилотов из тех, что на стороне СВШ, но не знаю - правда ли.
-Они найдут новых пилотов...
Ньютон слегка пошевелился во сне, его рука сжалась вокруг костяшек Германа, прежде чем он снова устроился, уютно сопя. За стеклом иллюминатора кто-то вскрикнул - кайдзю, а может быть, чайка - трудно было определить. Звуку вторил далекий раскат грома.
- Не-а... не сразу. Думаю, в конце концов большинство пилотов вернётся, но не сейчас. Им надо разобраться в этой каше.
Германн изо всех сил пытался оставаться в сознании, мысли неслись, как безумные, и в то же время клонило ко сну. Боль в животе вспыхнула и притихла, когда новая порция обезболивающего отправилась из капельницы в костлявую руку.
- Как мы сможем всех их разместить, что это за остров, я не...
Ванесса покосилась на дверь, вероятно прикидывая, не позвать ли медсестру.
- Не беспокойся. Всё будет в порядке. Некоторые страны предложили помощь, и у нас есть корабль. Пока даже не ясно, сколько пилотов захочет поехать на остров. Многие могут остаться там, где они сейчас, пока не случится какой-то прогресс, и они не смогут вернуться в PPDC с выгодой.
Где-то вдалеке прогремел гром. По стеклу барабанил дождь, корабль покачивался, словно гамак, Ванесса продолжала шептать убаюкивающим голосом: - Там на острове заброшенный город - бунгало и отели... но тебе об этом не нужно беспокоиться. Тебе просто нужно окрепнуть.
Ванесса поднялась и ещё раз погладила щёку Германна прохладными пальцами.
- Собираюсь поискать кого-нибудь из медиков, чтобы взглянули, как ты... Приду через минуту.
Осилив слабый кивок, Германн проследил, как она скрылась в коридоре. После минуты зыбкой тишины, Балор многозначительно откашлялся.
- Ты всё правильно сделал, парень. Вы оба всё правильно сделали. Теперь вместе в это впряжёмся.
Он махнул рукой в сторону Уотли и всей комнаты, явно имея в виду и видимых и невидимых.
- Все мы. Просто не будет, но худшее уже позади.
В последний раз ободряюще потрепав Германна по лодыжке, Балор поднялся и улыбнулся, глядя на Ньюта и яростно вытирая глаза. Он подошёл к столику в изголовье Германна и, сунув руку в карман, вытащил серебряную фляжку - в желтоватом верхнем свете блеснул Егерь с оленьей головой.
- Мы не должны это делать...
Он поставил флягу на столик - так, чтобы Германн её видел - и отдёрнул руку.
- Думаю, нам не всегда надо бороться, пока не умрёт последний.
Германн с улыбкой посмотрел на флягу, и поднял взгляд вверх - к ярко-синим глазам Флуда. Снаружи всплыли кайдзю, подставив дождю головы и кружа вокруг корабля в медленном танце. Германн чувствовал, что Мадпаппи лишился одной из своих "оборок" слева, под морфином боль была едва заметна. Кайдзю безостановочно нырял и всплывал, охотился и нежно пихал своих братьев по Улью, радуясь самому факту жизни. Глубоко внутри Дрифта пела Мать - мощным, наполненным любовью голосом.
- Не надо, сэр...
Направившись к двери. Балор оставил флягу на столе: - Наверно, надо бросить пить... Ерман, я загляну попозже. Поговорим, когда ты как следует отдохнёшь.
Германн устало наблюдал за его действиями. Потом он расскажет старику о Шоне Патрике... или части Шона. Он сказал бы ему, что сумел сделать его плнмянник при помощи кайдзю, но сейчас... корабельная качка навевала дремоту, жгучая боль в груди и бедре стала слабее, сердце билось в такт с пульсом Ньютона. Он направился вперёд через туннель зелёного света, назад - к маленькой фигурке, дожидающейся его на зелёном лугу... собираясь помочь ему поймать саламандру.
Примечания: " Думаю, нам не всегда надо бороться, пока не умрёт последний" - если вдруг позабылось, то на фляжке Балора выгравирован девиз "Борьба до последнего пока не умрёт последний". Ванесса здесь -"Черт, Герман, малыш, я даже не знаю, с чего начать" на самом деле говорит, конечно, не "чёрт", но нужно было ругательство, звучащее именно машинально, а наш родимый мат в этом плане не вполне удобен.
Название - Occam's Razor Автор - Blair Rabbit Перевод - ksaS, помощь в распутывании некоторых мест - Леночка. Герои - Германн Готтлиб и Ньютон Гейзлер Размер: 236160 слов на данный момент
Германн медленно приходил в себя, сознание начало просыпаться во время глубокого вздоха и с каждым подрагиванием пальцев становилось яснее. Мир под ним вибрировал, мощное урчание двигателя передавало пульсирующие толчки сквозь его ноги и позвоночник. Он сидел выпрямившись. Он был... Германн открыл глаза и потратил добрые пять минут на понимание, где он находится. Он был в автобусе.
В салоне было абсолютно темно, если не считать слабого света приборной панели и блеклой полосы подсветки прохода между рядами мягких кресел.
Когда туман в мозгу начал рассеиваться, Германн узнал автобус. Он был тот же, что вёз его и Ньютона через полынные степи Северной Америки. В этом самом кресле он получил свой значок лопера. Это был автобус на Харрикейн.
Германн попытался взять под контроль мутящееся сознание и повернулся, чтобы посмотреть в окно. За холодным стеклом не было ничего, кроме густого серого тумана. Сквозь него не было видно никаких ориентиров - ни дорожных знаков, ни звёзд. Было похоже, что автобус скользит сквозь туманный тоннель, из-за этого салон автобуса ощущался слишком тесным, в нём стояла неподвижная затхлая духота. Напрягая глаза, Готтлиб всматривался в туманные завитки, пытаясь разглядеть сквозь них хоть что-то, но через несколько минут бесплодной игры в гляделки сдался и вернул своё внимание салону.
В кресле рядом с ним никого не было. Одеяла Ньютона лежали там скомканной грудой, но сам он отсутствовал. Сперва, исследуя тесное пространство вокруг, Германн решил, что он здесь один, но вскоре понял, что есть и другие пассажиры - в креслах поблизости были видны темные очертания голов. Ехали ли они в Форт Буря? Может быть контрабанда, Церковь Разлома и лоперы существовали лишь в его воображении? Было ли это всё одним длинным сном... его собственным случаем на мосту через Совиный ручей?
Неловко пошаркав ногами, Германн заставил себя подняться. Его тело было странно онемевшим, и, чтобы удержаться на ногах, он тяжело опёрся о спинки кресел. Когда он двинулся к проходу, автобус дрогнул под ним, словно глубоко вздохнувшее животное. Путь получился длиннее, чем ему казалось, и он запыхался, когда добрался до первого силуэта.
Нервничая и ощущая привкус страха, Германн нерешительно протянул руку к пассажиру на тёмном автобусном сидении. Тот пошевелился, дотянувшись до кнопки лампы для чтения на потолке, и Германн почувствовал, что задыхается.
- Все в порядке, Cariño.
Внезапный свет заливает её лицо, губы миссис Мелеро морщатся в ласковой тёплой улыбке, она смотрит на него сияющим взглядом, и Германн выпаливает первое, что приходит в голову:
- М-мать?
Рейнджер рассмеялась и помотала головой: - Я так не думаю, Германн. Но мне льстит, что ты обо мне так думаешь.
Сразу стало ясно, что она - не Королева Улья кайдзю - не было никакого мерцания тела или отзвуков эха в голосе. Это действительно была миссис Мелеро, одетая потрёпанный фиолетовый свитер и кожаную куртку рейнджера. Он мог разглядеть логотип Наперстянки Юпитера на плече её затёртого от долгой носки рукава.
Германн заподозрил, что этот автобус идёт не в форт Буря. И направляется он вовсе не в Харрикейн.
Нита Мелеро вынырнула из пятна света и сдвинулась на сидение у окна. Она ободряюще похлопала по своему освободившемуся месту - её обручальное кольцо сверкнуло, прежде чем она вновь убрала руку в тень. Германн оглядел автобус, сглотнул комок в горле и опустился в кресло.
- Госпожа Мелеро... я... вы уме...
- Двигайся ближе, Cariño. Ты же наверняка замёрз.
Её рука, нашедшая его ладонь, ощущалась реальной. Не было ничего призрачного в её горячих пальцах или в том, как она утешающе сжала его руку, заставив столкнуться костлявые суставы. Она была права - он замёрз, и даже сам не замечал насколько, пока она ему не сказала. Он судорожно вздохнул. Мелкая дрожь сотрясала его всего - от пальцев ног до стучащих зубов. Миссис Мелеро обняла его: - Потерял куртку? Найдёшь, я уверена.
Готтлиб окинул взглядом свой тощий торс, и понял, что одет всё в тот же потрёпанный наряд, в котором был на саммите. Рубашка была довольно древней - Германн не был уверен, принадлежала ли она ему, или нашлась среди хлама, оказавшегося в кемпере, когда Балор его приобрёл. Она была ему велика, впрочем, как и все его вещи. Он ощупал живот и грудь, ожидая найти под пальцами... ну... хоть что-то - кровь, огромную зияющую рану или хотя бы просто дыру в рубашке. Он не нашёл ничего, кроме пуговиц и слегка кривоватых швов.
- Госпожа Мелеро, я-я всё помню несколько смутно, но я уверен, что вы умерли, а я, прежде чем проснуться в этом автобусе, я... - Германн запнулся. Он был практически уверен, что знает, что произошло, но было тяжело вспомнить подробности, - Я говорил с толпой... Я...
Он облизнул пересохшие губы, а она терпеливо следила за ним из темноты, яркие блики мерцали в черноте её глаз. У неё были всё те же приятные цветочные духи, аромат которых он помнил так остро - смесь сирени и розы с едва заметным оттенком жимолости. Она погладила его волосы, и даже в темноте он почувствовал, что она улыбается.
- Ты ещё сильнее похудел. Что я тебе раньше сказала, Cariño? Как ты сможешь пилотировать, если такой тощий?
Германн потянулся к её руке, его страх испарился. Несмотря на обстоятельства, ему было радостно видеть её, слышать её голос.
... я не пилотировал уже несколько месяцев, миссис Мелеро. Ньютон и я попали в ужасную схватку и потеряли Егеря. Оккам погиб на границе США. Вы... ну... После Хельсинки многое изменилось.
За автобусным окном, сразу за туманом, Германн мог разглядеть вспышки неоновых вывесок. Они пролетели мимо и тут же исчезли, вернув дороге, по которой ехал автобус, прежнюю неопознаваемость. Судя по тому, что он видел, они могли быть указателями в чистилище, или к Пицце Хат. За стенами автобуса по-прежнему не было никаких признаков реального пейзажа. Даже в кабине он мог видеть только водителя, едва поворачивающего руль. Госпожа Мелеро вновь сжала его ладонь, подняв и прижав к своей щеке - свет одинокой лампочки едва обрисовывал её лицо.
Ты - по-прежнему рейнджер. Даже без Егеря. Ты должен быть всегда готов. Важно быть в форме, тяжёлое время или нет.
Сидя под этим слабым светом, Германн почувствовал, что находится в центре какой-то непонятной игры. Всё было так странно и запутанно, что его уже ничего по-настоящему не удивляло. Он пережил целые месяцы тревожных причудливых снов, и это просто ещё один. Он замялся, пытаясь решить, о чём спросить сначала, что сказать.
- У нас было тяжёлое время после того, как вы... как вы ушли.
Нита выдохнула, негромко и нежно: -О Cariño, мне так жаль...
Сдвинувшись в кресле, Германн дрожащими пальцами коснулся того места, куда по его ощущениям вошла пуля. Он вспомнил выстрел, сильный толчок, отяжелевшее тело и голос Ньютона...
Германн напряжённо выпрямился, поражённый пониманием. Он не чувствовал в себе Ньютона. Ярких красок и импульсивных эмоций его напарника явно не было. Улей тоже отсутствовал, и раны, оставшиеся после их исчезновений были свежими, холодными и бездонными. Германн судорожно потёр грудь. Он был один в своей голове.
- Миссис Мелеро, я умер?
Довольно долго она ничего не говорила. Свет над ними мерцал, невнятные громоздкие штуки наверху превратились в багажные полки.
- Как дела у Неты?
Германн был сбит с толку - он не ожидал, что она уйдёт от прямого вопроса. Это было не в стиле миссис Мелеро. Она всегда была с ним откровенна. Никогда не простая, но всегда искренняя. Страх вернулся, усилившись десятикратно, засев в груди куском льда.
- У н-неё всё хорошо, насколько я знаю. Она нашла д-дрифт партнёра Куша Дегхари... Но миссис Ме...
Из следующего ряда донёсся шёпот, и Германн вздрогнул.
Подняв вверх широко раскрытые глаза, он с изумлением увидел Чака Хансена, облокотившегося на подголовник переднего кресла. Неяркий свет лежал на его мальчишеском лице, опиравшемся на сложенные ладони.
- Так и что, если ты умер? Что тогда? Ты собираешься сдаться... так и ехать?
Германн нахмурил лоб, на языке у него повис сразу десяток вопросов. После закрытия Разлома у него было множество кошмаров, и Чак Хансен появлялся в них удивительно часто. Он не... не был хорошо знаком с этим рейнджером, но его смерть причинила неожиданно много боли. Именно из-за его возраста. Он умер таким юным, и Германн почти слышал его последние крики во время взрыва Страйкера. Герку Хансену даже похоронить было некого.
- Рейнджер Хансен? В голосе Чака была детская злость, казалось, он не говорит слова, а плюётся ими: - Я сказал, док, ты что решил сдаться? Ты не можешь оставаться в этом автобусе. Ты должен сойти.
Миссис Мелеро убрала свою руку от Германна,и тепло мгновенно рассеялось. ГубыЧакавздёрнулись в зубастой улыбке, в которой опасности было не меньше, чем дружелюбия: - Найди способ вернуться назад. Я завидую, дoк Готтлиб, что у меня это не выйдет. Никогда особо заботился о жизни. Но мы тогда оба были придурками. Сейчас Германн был в полном недоумении. Оглядевшись, он в ужасе понял, что все темные фигуры в креслах автобуса повернулись, чтобы посмотреть на него. Он легко узнавал их - блик от лампы на кольце в форме черепа, три одинаковых силуэта, сидящих друг за другом. Автобус вытягивался дальше и дальше, сиденья продолжались, насколько хватало глаз. Унего не было конца - лишь бесконечные ряды призрачных путешественников, едущих по тёмной дороге. Это был автобус всех павших на войне - жертвы кайдзю, отравления и голода терялись в туманной дали. Германн поперхнулся, побледнел и отвернулся, тяжело дыша. Чак Хансен взглянул на него искоса: - Вали из автобуса. Миссис Мелеро в последний раз сдвинулась в освещённую зону и обхватила ладонями лицо Германна, глядя на него тёмными глазами. Она погладила его щеку большим пальцем и потянулась вверх, чтобы ласково поцеловать его в лоб и тихо шепнуть на ухо: - Не оглядывайся, Cariño... просто продолжай идти, что бы ты не делал. Просто продолжай двигаться. Не позволяй себе потеряться... заблудиться так легко. Германн молча кивнул - голос его не слушался, словно замёрзший. Он поднялся, проскрипев что-то, должное звучать как благодарность, шагнул, намереваясь поговорить с водителем - и запутался в своих длинных ногах. Его поразило отсутствие боли в голени и бедре, и эта мысль не позволила ему скрыться под накатывающей волной паники. Он ринулся в проход. Ему был виден затылок водителя, но он никак не мог до него добраться. Это было похоже на беговую дорожку - он шёл и шёл, ни к чему не приходя. Сидящие люди-тени беззвучно придвигались к нему, и хотя Готтлиб не мог видеть их протянутых рук, он ощущал их приближение. Дотянувшиеся призрачные пальцы вцепились в его одежду и тело, подталкивая назад, чтобы усадить и забрать к месту назначения. Германн сделал последний отчаянный рывок по проходу, и его рука едва коснулась плеча тёмной фигуры водителя. - Сэр, пожалуйста! Не могли бы вы оста...
Он понял, что автобус остановился прежде, чем успел закончить фразу. Вспыхнул весь внутренний свет, и он оказался абсолютно один, совершенно один внутри обычного, хорошо освещённого заказного автобуса. Место водителя было пусто, а дверь наружу - открыта. Не задаваясь вопросами, Германн спустился по узкой лестнице и вышел на воздух. Снаружи стояла холодная ночь. Над песчаной землёй и вокруг остановившегося автобуса по-прежнему вились клочья тумана. В этой ровной пустынной местности, где оказался Готтлиб, не было ни намёка на остановку. Автобус замер напротив гигантской глыбы - эта громада была для Германна единственным ориентиром. Ледяной ветер перемешал туман, поднял песчаный буранчик и ворвался в рот Готтлиба, принеся неприятное ощущение песка на зубах. Обернувшись к автобусу, Германн без удивления обнаружил, что тот исчез. Он не слышал, как заработал двигатель, не видел света его исчезавших в чернильной тьме задних фар. В пустыне не было ни дороги, ни намёка на след протектора на песке. Стряхнув недоумение, Германн медленно шагнул к валуну, пытаясь сориентироваться. Он не мог разглядеть на небе ни одной звезды. Вокруг не было никаких гор... не было абсолютно ничего, что позволило бы ему найти линию горизонта. Дотянувшись подрагивающей рукой, Германн опёрся спиной на валун, собираясь просто перевести дыхание и решить, что делать дальше. В миг, когда его пальцы коснулись твёрдой поверхности скалы, его почти ослепил вырвавшейся из неё свет. Неуверенно отшатнувшись, Германн заморгал на ядовито сияющий призрак увиденного - то, что он принимал за груду камней на самом деле было огромной головой обезглавленного Егеря. Прикрывшись ладонью, чтобы спасти глаза от внезапного сияния, Германн изумлённо рассматривал металлическую голову. Глазной щиток бессмысленно смотрел мимо него, и через минуту Готтлиб узнал это разъедаемое ржавчиной лицо. Это был Нова Гиперион - один из лучших мехов второй серии. - Ч-что? Голова Нова ему не ответила, её лицо оставалось пустым и бесстрастным. Обрамляющие лицевую часть аварийные огни мигали через случайные интервалы. Огромные светодиодные прожекторы на макушке вновь ярко вспыхнули, ещё раз высветив Германна. Потянувшись, чтобы коснуться Гипериона, Готтлиб ощутил холод, поднявший дыбом все волоски на шее. Казалось, что Егерь следит за ним - не взглядом пилотов, а собственными оранжевыми стеклянными "глазами". Порыв ветра насквозь продул его неосновательную рубашку и потревожил отошедшие края металлической обшивки головы - получившийся звук жутковато напомнил перезвон "музыки ветра". Осмотревшись в свете прожекторов Гипериона, Германн заметил ещё один фрагмент Егеря - руку. Она лежала, отброшенная, как что-то ненужное - ладонь с пальцами до половины зарывшимися в кроваво-красный песок. Герман побрёл к ней, обхватив себя руками и ёжась от порывов холодного ветра, трепавшего волосы и задиравшего штанины брюк. Это была рука Хрома Брутуса - он узнал широкую плоскую ладонь и удлинённые пальцы. В больших пальцах Брутуса были электрогенераторы. Во время боя, соединив, а потом вытянув руки, он мог создать смертельный электрический барьер. Ньютон называл его "шокером эпических размеров". "Ньютон? Он в порядке? Стрелял ли в него убийца? Или его под видом защиты захватил PPDC?" Он вновь потянулся туда, где в призрачном дрифте обычно чувствовал Ньютона. Соединение было мучительно пустым без ярких красок Ньюта и трепета его мыслей.
Лампы на руке Хрома Брутуса ожили, когда Германн шёл мимо неё. Всё его тощее тело было короче мизинца Егеря, хватило бы одного случайного движения запястья, чтобы стереть его в порошок. Германн внутренне содрогнулся. Не успел он отойти от Брутуса и на три шага, как перед ним высветило деталь от другого Егеря. В кромешной тьме сияла изящно изогнутая голень Молчаливого Ронина, а в нескольких шагах за ним он мог разглядеть угловато-величественный хребет Койота Танго. За ним были другие - дальше и дальше - механические трупы, подобные гигантской дорожке из сияющих хлебных крошек. Германн заговорил с собой, удивляясь тому, как зыбко звучит его голос в мёртвой тишине: - Ха-ха, весьма уместно, я отправился в Обливион-бей с прочими мёртвыми мощами. Тяжело шагая, он продолжил свой путь, прокручивая в уме случившееся. Похоже, между смертью и дрифтом было немало общего. Чем дальше он продвигался, тем чаще вместо частей Егерей попадались почти целые тела. Пума Реал сидел, резко согнувшись вперёд, скрытый до половины песчаной дюной - его опустевшая кабина уныло следила за проходящим Германном. Эхо Сабер, по дизайну довольно сильно напоминавший Джипси Денджер, навалился на Пуму сверху - на месте реактора в его груди зияла дыра. Германн поднырнул под арку разбитого колена Пумы и продолжил свой путь. Шёл он неуклюже и подволакивая ноги, но для движения вперёд этого хватало.
Начали появляться Егеря, которых Германн никогда не встречал в реальности, но мог опознать. Это были старые модели - некоторые из них ни разу не видели боя. Он обошёл вокруг экспериментального Колосса Тары - Егеря, настолько огромного, что для управления потребовалось четыре человека. Команде из трёх братьев и сестры удалось заставить его сделать четыре шага, прежде чем их накрыло нейронной перегрузкой. Он гнил плечом к плечу со своей противоположностью - Кольтом Скриммиджем - самым маленьким из когда-либо построенных Егерей. Кольт был одной из первых попыток создать что-то, годное пилотирование в одиночку. Он был абсолютно бесполезен даже против самого мелкого кайдзю второй категории. Слаттерн над ним бы посмеялась. Германн подышал на руки, пытаясь отогреть онемевшие пальцы. Тёмный мир без конца и края... просто огромное пустынное слоновье кладбище. Он растерялся и пошёл медленнее, ощущая себя отяжелевшим и очень усталым. Он искал, где бы остановиться, чтобы передохнуть пару минут. Свернув с освещённого пути к ближайшему корпусу Егеря, Германн замер в изумлении, осознав, что этот мех ему мучительно знаком. Дойдя до Егеря, Германн усмехнулся:
- Оккам... Так приятно видеть дружелюбное лицо. Бритва превратился в развалину. Голова робота была пробита в нескольких местах, глазной экран стал мешаниной стеклянных осколков. Готтлиб мог разглядеть отпечаток от ноги Чёрного Роджера, оставленный на изломанной стали и скрученном стекловолокне. Несмотря на повреждения, Оккам всё ещё был красив. Сама возможность быть рядом с ним наполнила Германна тоской и ностальгией... неутолённым желанием оказаться в раннем утреннем патруле или в ночном обходе под звёздами. Что-то хлопало под порывами ветра и, взглянув вверх, Германн с удивлением увидел свою рейнджерскую куртку, висящую на одной из разбитых фар сбоку головы Бритвы. Потянувшись, он сдёрнул её и прижал к себе, благодарно улыбнувшись Оккаму: - Спасибо...
Германн надел тёплую, пахнущую кожей куртку и запахнулся в неё. Навалилась тяжесть, и он устало прикрыл глаза, пробираясь к плечу Оккама, наполовину погребённому в песке. Если бы он мог отдохнуть хоть несколько минут, идти стало бы легче. Прежде чем Герман смог усесться на на потёртом лопаточном щитке, у его ног мелькнуло что-то белое. Нечто побежало перед ним, освещённое ближайшим к Оккаму Егерем Лаки Севен. Поднявшись на фрагмент ладони робота, белая фигура остановилась, усевшись перед мощным прожектором, встроенным в грудь Лаки. Седьмой лежал на боку, откинув руку. Её пальцы были разжаты, и высокий веретенообразный силуэт белого существа отбросил длинную тень на уставившегося на него Германа. - Я... Белый Джекалоп разгладил усики и почесал за длинным тонким ухом. Поднявшись на задние лапы он откинул рогатую голову и критически взглянул на Германа. - Поверить не могу..., - слова застряли у него в горле. Германн мгновенно позабыл все свои мысли о передышке, и, слегка запнувшись, двинулся к Джекалопу. Старый прожектор Лаки Севен подсветил ореолом ослепительно-белый мех существа, сообщив ему потустороннее сияние. Германн споткнулся, заставив подпрыгнуть согнутый стальной болт, тот с грохотом ударился о погнутый металлический лист - этот звук спугнул Джекалопа, и он нырнул в темноту, взметнув на бегу вихрь красной пыли. Не задумываясь, Германн перешёл на неуклюжий бег. Он почувствовал слабую пульсацию в бедре, но не стал об этом задумываться. Он должен был догнать Джекалопа, должен был узнать, откуда тот взялся и куда направляется. Оглянувшись через плечо, он кинул последний тоскливый взгляд на Оккама. Тот скрылся в тени, и прочие обломки Егерей превратились в размытый ряд на границе бокового зрения. - Подожди! С-стой! Готтлиб бежал, пока нога не решила, что вот-вот подломится, пока не начало жечь в лёгких. Он мог видеть лишь несущегося впереди Джекалопа - его вытянутое тельце сияло, словно белая комета. Боль в бедре и голени росла, и он перешёл на шаг, но не позволял себе остановиться. Предупреждение миссис Мелеро отдавалось эхом в той части сознания, где сейчас не было Улья: - Продолжай двигаться... не останавливайся. Останки истлевающих Егерей попадались всё реже, сначала уступив место разрозненным кускам металла, а потом просто пустынной земле. Вставало солнце, его свет обозначил горизонт, и Джекелоп помчался к нему. Задыхаясь, Германн замедлил шаг, прикрывая глаза от света. Что-то было... не так. Он сразу же это понял. Это было неправильное Солнце - не тот цвет и размер. Он отвернулся от сияния, но по-прежнему его ощущал - огромное, обжигающее, цвета запёкшейся крови. Германн открыл глаза, чтобы осознать, что холодная сумрачная пустыня вокруг него превратилась в нечто настолько шокирующе чуждое, что его едва не вырвало. Сглотнув тошноту, Готтлиб зашагал вперёд. Солнцем была умирающая звезда - словно красный нарыв на небе розово-мясного цвета. Вокруг выросли руины сгоревшего города, несомненно построенного не человеческими руками, и Германн видел поднимающиеся из его пепла грозные силуэты кайдзю. Океан иного мира плескался у ног - его воды пахли как раковина для слива химических отходов на отведённой Ньютону стороне гонконговской лаборатории, его поверхность фосфорецировала. Неоново-синий океан тошнотворно контрастировал с розовым небом и чёрным песком. Герман отпрянул назад, чтобы волна его не коснулась и вдохнул полный рот ядовитого воздуха. Это было воспоминание из их с Ньютом дрифта с детёнышем кайдзю, фрагмент истории коллективного разума. Был ли это мир, на который напали раньше, чем на Землю? Возможно, это случилось несколько миров назад. Они были колонистами... случилось бы то же самое с Землёй, превратились бы её зелёные и коричневые природные краски в эту кошмарную сахарную вату?
Некий объект в форме полумесяца, величиной с истребитель, бесшумно взлетел над головой - Германн следил за его полётом с болезненной увлечённостью. Колонисты, -"Предшественники", как их называли, беззвучно появились в разрушенном городе. Кайдзю отозвался на их появление, и чем ближе он подходил, тем больше Германн осознавал, каков он. Слеттерн рядом с ним выглядела бы щенком. Даже Матери пришлось бы смотреть на его лицо снизу вверх. Это... лицо... Германн вновь ощутил прилив тошноты, зародившейся в его мозгу. Где было его лицо? Он не мог сказать, какие из светящихся узлов или пульсирующих шаров из плоти были глазами. Казалось, у него не было рта. Если кайдзю базировались на животных с тех планет, что они разрушали, местная дикая природа была страннее, чем он мог себе представить. Готтлиб пытался сдерживаться, но его трясло. Ньютон был бы от него в восторге... По крайней мере, Ньютон бы испытывал научный интерес.
Парящая машина издала мощное низкое жужжание, и кайдзю поднял то, что по предположениям Германна было его головой. Существо отозвалось вибрирующим рёвом, от которого кости Германна словно растаяли. Вскрикнув, он вновь побежал, шатаясь из стороны в сторону. Всё, о чём он мог думать, это о том, как оказаться от кайдзю максимально далеко. В сознании всплыла одна мысль, и Германн попытался удержаться от слёз. Он умер, и это - Ад. Его занесло дальше пределов, описанных Данте. Круг седьмой - застывшее во льду предатели... Круг восьмой - математик, застрявший в инопланетном Апокалипсисе.
Германна подташнивало от ощутимой вони разложения кайдзю. Это было нечто хорошо знакомое - отвратительный острый запах соляного раствора и аммиака. Сам того не осознавая, он наткнулся на труп кайдзю. Существо умерло на пляже, рана в его животе была словно тоннель, грудная клетка окружала Германна, как своды огромного храма, вверху биолюминесцентно сияли органы.
Вокруг трупа стояла влажная жара, ощущавшаяся, как что-то плотное, двигаться сквозь неё было словно плыть в желе. Германн остановился, заворожённый, когда осознал, что некоторые из органов всё ещё живы.
Прежде чем он успел увидеть биение сердца величиной с дом, прежде чем он смог осознать своим усталым мозгом где он находится, Германн заметил белую фигуру, терпеливо ожидающую его у другого конца тоннеля в животе кайдзю.
Балансируя на задних лапах Джекалоп шевелил чуткими ушами и не отводил от него взгляда. Германн ощутил, что вновь движется к нему. Почему... это же он привёл его сюда, ведь так? А если за ним последовать, возможно приведёт и в худшее место, но... он окликнул его охрипшим, больным голосом: - Подожди... П-постой! Пожалуйста!
Оставив за спиной полость в недрах кайдзю, Германн выбрался наружу. Здесь было душно, воздух пах солью и гниющими водорослями - запах говорил о жаре и тропических штормах. Сланцевый пляж превратился в белый, песчаный - с прозрачной как стекло водой. Ветер растрепал пальмы неподалёку, на берег накатывались повторяющиеся узоры белой пены. Самым восхитительным здесь было полное отсутствие кайдзю, и Германн, пусть и растерявшийся от резкого изменения мира вокруг, был рад оказаться вдали от чужого... измерения? Сна?
Джекалоп вновь исчез.
Германн вдохнул воздух, у которого был вкус солнца и пошёл к пирсу, уходящему в бесконечную океанскую синь. Его древние деревянные опоры испятнал чаячий помёт и наросшие ракушки.
Это место было знакомо, и у Германна ушло несколько минут, чтобы понять - откуда... Он его видел в сознании Ньютона. Он видел этот пляж во время их дрифтов в Оккаме, и эти воспоминания не ассоциироваись ни с чем кроме болезненной злости. Джекалоп привёл его в ужасный земной рай - место дислокации Форта II. На пирсе стояли двое, и Германн осторожно подошёл к ним поближе.
Справившись с довольно каменистой тропинкой, он поднялся на пирс - его шаги гулко отдавались в старых досках. "Трип-трап-трип-трап, - прошептал голос в голове, - козлёнок-козлёнок, ты идёшь по моему мосту..."
Чайка вскрикнула, нырнув к блику на воде, и обе фигуры взглянули на неё, негромко переговариваясь. Германн зашагал чуть быстрее, знакомый всплеск красок на коже захватил и стиснул его сердце.
"Ньютон? Ньютон!"
Это был Ньютон, и чем ближе Германн подходил, тем больше понимал, что это, вероятно, сон... или что-то близкое. Ньютон не замечал его окриков, и его лицо было в порядке, все мышцы работали. Не было никакого провисшего века или слегка перекошенного рта. На костях было больше мяса, а на руках и плечах выделялись мышцы. Он был покрыт золотисто-коричневым загаром, и столько веснушек Германн у него никогда не видел. Нос и лоб у него были красными и облезающими от солнечного ожога. Очевидно, он уже провёл в этом тропическом месте какое-то время.
- Не понимаю, чувак, с чего ты решил, что мы можем быть совместимы...
Германн остановился, усмиряя дыхание, обжигающее горло. Ньют не мог его видеть. Он был воспоминанием... иллюзией... призраком дрифта. Германн был настолько погружён в его созерцание, что даже не потрудился взглянуть на собеседника, пока тот не ответил. Шон Патрик Флуд нависал над Ньютоном, глядя на него сверху вниз с невозмутимостью солдата.
- Я достаточно уверен в своих способностях к пилотированию, так что думаю, я смогу дрифтовать с вами... доктор Гейзлер, сэр...
Ньют плюхнулся на пирс, свесив босые ноги, и уставился на воду. Когда он заговорил, голос звучал устало и покорно: - Зови меня Ньют, приятель... только моя мама зовёт меня доктором.
Герман ощутил как перехватило дыхание и к глазам подступили слёзы. Он заговорил - громко, хоть и понимал, что Ньютон его не услышит: - Эта шутка никогда не была смешной.
Тем ни менее, Шон Патрик усмехнулся, и это была доброжелательная улыбка без намёка на вымученность или снисходительность. Усевшись рядом с Ньютом, он начал расшнуровывать свои тяжёлые армейские ботинки.
- Ладушки... Ньют. Если хотите, можете звать меня Шоном. В Академии меня звали "Счастливчик", как персонажа с хлопьев, но предупреждаю - дядя Балор эту кликуху терпеть не может.
При упоминании Балора Ньют съёжился. Германн подошёл ещё на шаг ближе, сейчас его ладонь парила прямо над головой Ньюта. Он почти мог ощущать поднимающееся от него тепло, запах его кошмарного лосьона после бритья.
- Тогда остановлюсь на Шоне. Не хочу показаться твоему дяде ещё хуже. - Да, я знаю, што он иногда ведёт себя, как кусок дерьма, но это он не со зла. Сами увидете, когда доберёмся до Форта I. От этого места он весь на взводе. Ньютон недовольно пожевал нижнюю губу и поковырял дерево мостков: - Без обид, но твой дядя даже от того, что дышит "весь на взводе". Флуд рассмеялся, и Ньют слегка расслабился, опустив задранные плечи. Германн вздрогнул. Чем дольше он тут стоял, тем больше мёрз, несмотря на жару на этом острове. Вновь взглянув на океан, Готтлиб увидел, что пирс удлинился, превратившись во что-то вроде изломанной дороги на воде. Деревянные мостки тянулись к горизонту, как бесконечные железнодорожные рельсы. Это был его путь, и он знал, что должен двигаться дальше... но он не мог оторваться от Ньютона. Ньют вновь заговорил - уже всерьёз, жестикулируя для убедительности, чтобы заставить Патрика понять: - Шон, дружище, я и сам не хочу вести себя как гондон, да и ты потрясающий парень... но я совместим только с одним человеком. И это единственный человек, с которым я хочу быть совместимым. Германн глубоко вздохнул, стиснув кулаки, так что ногти вонзились в ладони. Похоже, Флуда слова Ньютона не удивили и не обидели, он просто кивнул, свешивая ноги с мостков рядом с Гейзлером. - Да? И почему вы про это не сказали? Затребуйте у PPDC подключить его к испытаниям. Закинув руки на затылок, Ньют пригнул голову к коленям, голос его звучал глухо. - Чувак, у него своя жизнь. Семья, карьера и всё такое прочее. Каким бы мудаком я был, если бы просто выдернул его издалека только потому, что я... блядь, знаешь такую старую присказку? "Если любишь кого-то - отпусти". Ну вот так я и сделал... Я его отпустил. Шон уклончиво хмыкнул и пихнул Ньюта в плечо. - Да... А вторую половину знаешь? "Если любишь кого-то - отпусти, а если он вернётся, то он с тобой навеки..." Обернувшись, Шон Патрик через плечо посмотрел на Германна - прямо в глаза. - Раз это не случилось, то никогда не было, и быть не может... Испуганно вздрогнув, Германн отступил назад, пытаясь выровнять дыхание. Мир вокруг плыл в жарком мареве, и он в панике шагнул к уходящему вдаль пирсу. Что-то треснуло у него под ногой, и он провалился через прогнившую доску. Когда он упал, мысленная миссис Мелеро сердито требовала от него: - Продолжай идти, Германн, не останавливайся, что бы там ни было, не покидай пути...
......................................................................................................................................................................................................................................................... Вода была ледяной и затягивала его в глубину. Он всплыл ещё на миг, достаточный, чтобы успеть увидеть солнце, сияющее сквозь дыру, в которую он провалился, прежде чем холодная влага потащила его вниз. Открыв глаза и рот в беззвучном крике он камнем шёл вниз. Это было знакомо. Раньше он уже делал это. Он падал в непроглядную тьму, погружался, минуя искажённый звуки прошлой памяти - его собственной, Ньютона, Улья - все они сливались в шуме воды и ощущении удушья. Его касались проплывающие мимо смутные образы. Он чувствовал себя опустошённым и сознавал это. Он не мог бороться, не мог всплыть. Внутри груди лениво расползалась сильная боль - словно замедленный сердечный приступ. Он ощутил горящую боль в животе и вкус крови во рту. Под ним разверзлась пустота, и он погружался в неё, беспомощно пытаясь оттолкнуться. Его попытки борьбы становились всё более заторможенными, все эмоции поглотило чувство странного облегчения. Он мог разрешить себе упасть, всё кончилось, и он был готов позволить себе уйти. Он сделал всё, что мог, он сделал даже больше... больше, чем кто-нибудь мог ожидать... Вялое падение продолжалось - всё ниже и ниже, на самую глубину и наконец уснуть. Он улыбнулся, минуя стадию депрессии и попыток договориться и сразу принимая - умереть не стыдно... Режущая боль в груди, горящая боль в животе, вечная боль в бедре исчезли вместе с желанием бороться. Германн наблюдал за струйкой воздушных пузырьков, поднимающейся над его головой в иссиня-чёрную тьму, и его веки опускались. Напоследок он надеялся быть прощённым - хоть отчасти... надеялся, что они поймут. Падение остановилось. Германн открыл глаза. Сначала он решил, что к нему движется Джекалоп, подсвеченный сзади неземным сиянием... но нет, сейчас он стал слишком большим, больше похож на человека. Нет... это не человек, слишком уж велик. То, что приближалось к нему было огромным и ослепительно-белым. Его имя возникло в сознании Германна, пробившись сквозь притупившиеся чувства. - К-котик? Примечание - "Случай на мосту через Совиный пручей" - намёк на рассказ Амброза Бирса ( ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BB%D1%83%D1%87%... ) - если вкратце, то там речь о том, что может привидится за секунду до смерти.
И картиночка от автора Оккама со сном-погружением Германна:
PS Как обычно прошу - если видите ляпы - пишите в комменты или в личку. Буду очень признательна.
Не помню, советовала ли я этот текст: archiveofourown.org/works/1682210 Но если ещё нет, то теперь советую. Тот же автор, что "Антология": archiveofourown.org/works/1075605 (которая как-то незаметно разрослась до тридцати глав, но теперь, увы, таки дописана). В отличии от "Антологии", которая практически канон (кроме Ванессы), здесь альтернативный мир, где-то в районе 1955 года, Ньют - палеонтолог и криптозоолог, мечтающий поймать Несси. А Герман - это Герман. Он там такой: "Walks with a cane, faster than a bloody bat out of hell. Sharp mind and sharper tongue". И курит.
Chapter 25: Ghosts, an exorcism, and shepherding ("Призраки, экзерцизм и овцеводство" ) читать дальше
Герман просыпается в Цюрихе, в скудно обставленной квартире, которую снял, начав работать в Высшей технической школе, в квартире, из которой он в последний раз вышел более десяти лет назад. Он трёт глаза, прогоняя сон. Не Цюрих. Гонконг. Это Гонконг. Это дом на ещё один день. Его ладонь лежит на пустом и холодном месте подле него. Он улыбается, и, помотав головой, рывком поднимает себя с постели, чтобы отправится в ванную.
Герман рассматривает своё отражение, почёсывая грудь, где сейчас лишь призрак бандажа. Он разминает крылья, собирая утреннюю порцию таблеток. Сегодня незачем спешить. Неторопливо приняв душ и тщательно почистив зубы щёткой и нитью, он хромает к почти пустому шкафу за дневной одеждой. Привычные жилеты, рубашки и шерстяные брюки исчезли - Ньют и Тендо сдержали слово и спалили их при первой же возможности. Они даже сделали сендвичи с зефиром (это позволило Герману вспомнить, что зефир он не любит). Но память о беспримесной радости на лицах всей компании заставляет его улыбнуться. Улыбка исчезает, когда затягивая бандаж он ощущает зуд - первый признак ежегодной линьки. "Очаровательно. По крайней мере, в этом году я буду в укромном месте пока всё не кончится, - он ёжится, - а может и новый способ ухода поможет". ................................................................................................................................. От персонала PPDC остался только минимально необходимый костяк, их куда меньше, чем незнакомцев в униформах городских служб, готовящихся снести часть Шаттердома, чтобы превратить оставшееся в мемориальный музей, центр службы по чрезвычайным ситувциям и бункер для защиты от тайфунов на крайний случай. Герман у этой толпы вызывает слабый интерес, и то только как один из немногих иностранцев на базе. "Купол" суетится, но эта суета непривычная... неуютная, и Герман направляется на крышу, чтобы побыть одному. Он идёт туда, где они с Ньютом устроили пикник.
Он не надевает куртку, наслаждаясь тёплым весенним воздухом. Опираясь на металлическую ограду, зацепив за неё свою трость, он лениво следит за волнами, поднятыми движением лодок и океанским бризом. Он закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться и сохранить в памяти специфику ветра, свойственного только Гонконгу, и то, как он пронизывает перья.
Герман слышат шаги задолго до того, как Тендо возникает рядом с ним, протягивая парящую кружку кофе. Он принимает её и пробует: - Спасибо. Хорош, как всегда, - говорит он.
- Значит тут ваше тайное местечко, чтобы потискаться, верно? - кивает Тендо.
Герман шокированно смотрит на него.
-Охрана про это место может и не знает, но я знаю, - посмеивается Тендо, - Была нужна нычка для перекура втихую, где Мако меня не отыщет.
- Я не знал, что за этим участком не следят, - фыркает Герман.
- Верня-ак, - тянет Тендо, - На самом деле, тут в обзоре три дыры, но отсюда лучший вид, - ухмыляется он, прежде чем сосредоточится на кофе: - Как в прежние времена, да?
Герман вопросительно поднимает бровь.
- Ты у перил, смотришь на воду, пока я несу тебе кофе из личной заначки, - он делает глоток, - видим Райли, счастливого, как прежде - словно опять попали в Анкоридж, да? Когда все мы думали, что это будет просто?
Герман уклончиво хмыкает: - Мы тогда были молодыми и глупыми. Хотя сейчас появилась некоторая надежда на более простое и радостное будущее.
- Да, впервые я не тревожусь о том, что гигантская иномирная морская тварь убьёт Феликса раньше, чем он достигнет пубертата.
- Представить себе не могу, каково это было воспитывать ребёнка в подобных условиях.
- Вы их любите, делаете всё, что можете и пытаетесь, чтобы вокруг них было счастье и безопасность.
- Я считаю, мы довольно много для этого сделали, - с кривой улыбкой отвечает Герман.
- Аминь, брат. Надеюсь, кайдзю ушли навсегда. - Я сомневаюсь, что мы полностью с ними расправились, но возможно мы предельно усложнили им новую попытку.
- Deo volente, - шепчет Тендо, целуя чётки, намотанные на запястье. - "С Божьей помощью" на латыни, - отвечает он на безмолвный вопрос Германа, - понахватался основных фразочек в католической начальной школе. Герман глотает кофе и понимающе хмыкает.
- Ты к этому готов? - спрашивает Тендо после секунды молчания. - Что ты имеешь в виду? - Ньют в режиме двадцать четыре на семь. Герман пожимает плечами: - А как ты думаешь я прожил последние пять лет? - Хороший вопрос, - ухмыляется Тендо, - Вам, наверное, без кайдзю труднее будет, чем друг с другом. Совместная жизнь вам двоим на пользу, - снова смеётся он, - Ты знаешь, что нам пришлось отменить пари на "убийство при самозащите"? - Я слышал, - сухо комментирует Герман. - А. Они вернули мне деньги, и я отложил их для свадьбы. Вы всё ещё думаете про июль? - спрашивает Тендо, поблёскивая глазами. Герман посылает ему убийственный взгляд. Тендо вскидывает ладони, признавая поражение: - Герман, ты же знаешь, что я шучу, - он делает огромный глоток кофе. - Мне надо спросить. а то это меня изводит: каково это - в одночасье получить в собственную голову чей-то багаж воспоминаний за всю жизнь? Я говорил об этом в Анкоридже с Бекетами, но у них было так много общего, так что там нечем было особо делиться. Но ты и Ньют... - Я пытаюсь не обращать вимания на то, что пришло ко мне от Ньюта и хранить его воспоминания отдельно от своих. У меня нет права знать то, о чём он не счёл нужным мне рассказать. - Думаешь, и он так чувствует? - ухмыляется Тендо. - Нет, конечно. Он уже мне признался, что постоянно читает мои воспоминания. - Весьма бесцеремонно, да? Герман со вздохом кивает. - И никакого желания сравнять шансы? Герман качает головой. - Никакого любопытства? - Естественно, мне любопытно, - вновь вздыхает Герман, - но рыться в воспоминания Ньютона это... неподобающе. - Ты имеешь в виду, что ничего не посмотрел из его головы? Даже капельку-чуточку-немножечко не заглянул?
- Иногда у меня могут возникать вспышки образов и эмоций - словно сон, который мне не принадлежит. - И всё? Ты так всё и оставишь? Герман крепче вцепляется в перила: - Естественно, оставлю. - Мужик, если ты не вешаешь мне лапшу на уши, то это впечатляет. Я прям не представляю, у кого ещё такая выдержка. Фыркнув, Герман отворачивается к гавани. - В самом деле, из тебя бы вышел наихреновейший шпион. Слишком много почтения к приватной жизни. Что, я думаю, имеет смысл, учитывая... Герман напрягается, сжимая руки до побелевших суставов: - Учитывая что? - Учитывая, что тащить из тебя что-то о тебе - как зубы драть. Герман отпивает кофе, маскируя нервный смешок и улыбается другу. - Нужно пойти подобрать кой-какие хвосты, - сообщает Тендо, отворачиваясь. - Наслаждайся видом, брат, - машет он рукой. Помахав в ответ, Герман переводит взгляд на гавань, где плавучие краны поднимают из воды части Багрового Тайфуна. Ряд бакенов отмечает местоположение Черно Альфы - для российской команды по подъёму затонувших судов, прибывающей на следующей неделе. "Мы - пережитки прошлого, которое те, кто у власти, хотят забыть. Нет, они не хотят избавиться от всех нас. Только от тех солдат, что ещё уцелели. Мы - дурные воспоминания, - он растирает лицо, - Дурные воспоминания. Как те, что я вывалил на Ньюта. Надеюсь, ему попадётся только то немногое светлое, что я сберёг. Для остального он слишком хорош. Он яростно стирает уже готовые потечь слёзы и расправляет плечи. Схватив трость, он в последний раз медленно бредёт назад - в свою - их - лабораторию. ........................................................................................................................................................................ Стоя наверху лестницы, Герман влажной тряпкой начисто вытирает доску. В широких чёрных промоинах исчезают призраки пятилетней суммы всех уравнений и кодов. Словно их никогда и не было. То, что они вообще когда-либо существовали и что-то значили подтверждает только исчезновение - отсутствие - Разлома. И даже так они будут скоро забыты. Когда он заканчивает доски черны, как беззвёздная полночь. Глубоко вздохнув, Герман поворачивается спиной к своему - уже бывшему - рабочему месту. Выключив свет, он идёт к двери и закрывает её. Он уходит не оглядыаясь. .......................................................................................................................................................................... Его телефон подаёт голос, когда он вешает свой бандаж на спинку рабочего кресла. Проверяя голосовую почту, он складывает полностью расправленные крылья и выбирает из списка контактов имя. - О, господи! Кайдзю вернулись? - Что? Карла, что ты несёшь? - задыхается Герман. - Ты же никогда не звонишь, - упрекает она, - так что я решила, что, может, уже конец света.. Он закатывает глаза: - Нет, это не Апокалипсис. Я завтра отправляюсь в Новую Зеландию. - И решил сказать мне "до свидания", прежде чем отказаться от цивилизации? - ...да... - Ладненько, но не раньше, чем я немножко потреплюсь со своим младшим братиком, - заявляет она, - Знаешь, дети две недели были совершенно несносны. Они все иззавидовались кузинам, которые видели тебя живьём. - Прости, Карла. Не хотел усложнять тебе жизнь. - Попустись, Менни. Я понимаю, что ты не можешь просто так повсюду мотаться. Я просто в изумлении, что ты вырвался в Европу. - Спасибо богу за военный транспорт, - вздыхает Герман. - Ты рискуешь застрять на этом своём острове. Ты же не можешь летать... - Нет, не могу. Там и умру, наверное. - Сначала будешь стареть. Очень долго. - Это уж как решат бог и генетика. - Как и с нами всеми, Герман, - мягко говорит она. Они болтают ещё несколько минут, пока Карла не отключается, чтобы вернуться к работе. Он продолжает крутить в руках телефон. Бастин на лекции. Дитрих с пациентами. Ньют... Его телефон всё ещё не заработал. Вместо того, чтобы написать сообщение, он прячет телефон в карман пиджака и выбирается из кресла. ....................................................................................................................................................................... Его последние личные вещи находят своё место в багаже. Он принимает вечерние таблетки, переодевается в пижаму и укладывает в чемодан одежду, что носил сегодня. Не упакованными остаются только дорожная одежда и лекарства, которые понадобятся утром. Герман оглаживает ладонью столешницу, потом теребит цепочку очков, потом выщипывает нитки из казённого армейского одеяла и суровых простыней. Какое-то время он читает - сначала материалы по экологическому моделированию (обзоры, в основном), затем новый цикл статей о природе Разлома (чушь, в основном), фанатский перевод "Кайдзю в истории кино", загруженный Ньютом в его планшет и, в конце концов, книгу, которую ему подарила мисс Иен и "коллектив сотрудников". После всего этого он капитулирует и смотрит в потолок. "Возможно я смогу заснуть в самолёте". Через несколько часов, проведённых в постели за подсчётом овец, Герману удаётся догнать сон. Когда он наконец-то засыпает, то ощущает тёплый ветер и видит в тёплых красках.
Ужасно меня радует, как иллюстрации к Сове Афины (и не только к Сове) получаются у cadet_lopatin.dso Даже не просто потому, что в этих работах огромная нежность, но и чисто технически - приятно видеть, когда человек понимает, что сорокалетнее мужское тело отличается от юношеского и с помощью совершенно минимальных средств исхитряется передавать возрастные особенности. Картинка под катом: читать дальше
Отправляю автору первые четыре иллюстрации к книге. Минут десять она мучается, открывая картинки с планшета, потом распаковывает одну и спрашивает: "Откуда ты знаешь, что у меня есть платье с "крестиками-ноликами"? - А я и не знала, - отвечаю я. Причём таки да, действительно не знала. Просто когда читала текст, в ушах стояло кинговское "Я выигрываю-ты выигрываешь" из "Дьюма Ки". Так и живём.
И ещё про кинговскую "Страну Радости" (типа подумав) . Основной недостаток этой книги - её мало. Собственно, именно из-за этого "мало" книгу можно воспринять как "ой, много настоящекинговских деталей, а где же сюжет"? А где сюжет у "Вина из одуванчиков"?
А где сюжет у просто вина (хоть из тех же одуванчиков) - вот у этой вполне реально существующей горьковато-медовой, слабохмельной жидкости где сюжет? Поди найди. Что не отменяет прелести вина. "Страна радости" хороша именно тем, что это совершенно убедительный, плотный кусок жизни, короткой именно так, как коротко лето, прошедший для нас - зрителей со стороны - без начала и без конца, как жизнь любого постороннего человека, к которого нам притиснуло на некоторый промежуток времени неведомой силой. Ладно, в этом случае - ведомой (такая сила 68 лет, под два метра ростом, с тяжёлой нижней челюстью и детскими глазами, в прошлом - алкоголик и наркоман) . Конечно, если в Кинге больше всего ценишь кровькишкираспидорасило выколотые глазки и убиенных младенцев , то "Страна Радости" - деньги на ветер. Но если мне будет нужно срочно протошниться на склизятину и кровищу, я лучше возьму Дина Кунца.
У Кинга я больше всего люблю сияющие куски "простожизни". И до сих пор перечитывая "Салимов удел" теряю дыхание на одном и том же месте - что ты знаешь о городе, и что город знает о тебе. Вот этом:
Он знал, что такое тьма, спускающаяся на землю, когда вращение скрывает ее от солнца, и что такое тьма души человеческой. Город — это объединение трех составляющих, значащее больше, чем просто сумма частей. Город — это живущие в нем люди, здания, возведенные ими под жилье или для ведения дел, а еще — земля. Люди — англо-шотландцы и французы. Есть, конечно, и горстка других, напоминающая щепотку перца, брошенную в горшок с солью, где она никогда особенно не разваривалась. Почти все дома сделаны из простого дерева. Много двухэтажных старых домов с двускатными крышами, а едва ли не все магазины декорированы фальшивыми фасадами, хотя зачем, никто не скажет. Горожане знают, что за этими фальшивыми фасадами ничего нет, так же, как ни от кого не секрет, что Лоретта Старчер носит накладной бюст. Здешняя земля — гранитный массив, прикрытый тонким, легко разрушающимся слоем почвы. Возделывать ее — сущее безумие, дело неблагодарное, которое стоит фермеру многих мучений и пота. Борона выворачивает из-под дерна здоровенные куски гранита и ломается о них. В мае, как только земля просохнет настолько, что колеса перестают в ней вязнуть, вы приезжаете на своем грузовике и вместе с сыновьями раз, наверное, двенадцать загружаете кузов камнями — только когда можно боронить. Камни отправляются в большую, опутанную травой кучу, как повелось аж с 1955 года, когда вы в первый раз взяли быка за рога. А натаскавшись так, что грязь навсегда забьется под ногти, пальцы же онемеют и начнут казаться огромными и до странности крупнопористыми, вы прицепите к трактору борону.
Не успеете вы взрыхлить и пару полосок, как одно из лезвий сломается о пропущенный камень. Чтобы поставить новое, вы заставляете старшего сына приподнять сцепление, чтоб до него можно было добраться, а первый комар нового сезона кровожадно звенит над ухом, от тонкого зудения слезятся глаза, и в голову всегда приходит, что именно такой звук, должно быть, слышит псих непосредственно перед тем, как убить своих детей, сунуть голову в духовку и открыть газ или нажать большим пальцем ноги на курок двустволки тридцатого калибра, стволы которой только что впихнул себе в хавальник. Потом скользкие от пота пальцы вашего парнишки соскальзывают, и одно из неповрежденных круглых лезвий обдирает вам руку. Наступает тот момент бездушного отчаяния, когда оглядываешься по сторонам, не сомневаясь, что вот сейчас бросишь это занятие и запьешь, или же поедешь в банк, где лежат твои закладные, и объявишь себя банкротом. В такой вот миг ненависти к земле, к мягкому подсасыванию силы тяжести, которое удерживает на ней, ты и любишь ее тоже, ты понимаешь, что она знает и всегда знала тьму. Земля завладела тобой целиком и полностью, земля и женщина, в которую ты влюбился старшеклассником (только тогда она была девчонкой, а ты ни хрена не знал про них, знал только: каждый заводит себе девчонку и держится ее, а она исписала твоим именем обложки всех учебников, и сперва ты ее отшил, а потом она тебя, а потом вам обоим уже не приходилось беспокоиться о такой ерунде), и дети, зачатые на скрипучей двуспальной кровати с треснувшим деревянным изголовьем. После того, как спускалась тьма, вы с женой делали детей — шестерых, семерых, а то и десяток. Тебя держит в руках банк, держит в руках фирма, торгующая автомобилями, а еще — универмаг Сирса в Льюистоне и Джон Дири из Брюсуика. Но главным образом город держит тебя потому, что ты знаешь его так, как знаешь форму жениной груди. Тебе известно, кто будет околачиваться днем у магазина Кроссена, вылетев с работы из «Нэпп Шу», и узнаешь, у кого с бабой непорядок даже раньше, чем он сам это поймет (как Реджи Сойер, у чьей жены, Бонни, ствол прочищает шомполом паренек из телефонной компании), ты знаешь, куда ведут дороги и где можно в пятницу после обеда стать на прикол с Хэнком и Нолли Гарднером, чтобы выпить пару упаковок, а то и пару ящиков пива. Ты знаешь, как лежит грунт и как в апреле пройти по Болотам, не замочив голенищ сапог. Ты знаешь город. А город знает тебя: и как болит промежность от сиденья в тракторе, когда вечером закончишь боронить, и что шишка на твоей спине — всего-навсего киста и причин для беспокойства, как сперва намекал доктор, нету. Город знает, как у тебя не идут из головы пришедшие в последнюю неделю месяца счета. Он насквозь видит твое вранье, даже если врешь ты самому себе: например, будто собираешься не на этот год, так на следующий свозить жену с детьми в Диснейленд, или будто тебе по карману новый цветной телевизор, если осенью пустить часть леса на дрова… или что все будет нормально. Быть горожанином — ежедневный акт такого полного общения, что по сравнению с ним то, что ты проделываешь с женой в скрипучей кровати — просто рукопожатие. Быть горожанином — штука прозаическая, чувственная и затягивающая, как алкоголизм. В темноте город принадлежит тебе, а ты — городу, и вместе вы спите как убитые, ни дать ни взять камни с твоего северного поля. Здесь нет никакой жизни, кроме медленного умирания дней, а значит, когда на город обрушивается зло, его явление представляется без малого предопределенным и сладостным, как морфий. Все равно, как если бы город знал о грядущем зле
и о том, какую форму оно примет."
А вампиры это так - вишенка поверх крема, который поверх мармелада, который поверх бисквита.
Вот и Страну Радости я буду перечитывать ради пронзительного чередования счастья и печали, спрессованных в одном лете и куске осени. А уж маньяк - это вишенка. В коньяке. Брэдберивская такая, кстати.
Кстати, если вдруг кому хочется на аглицком чего-то нового с о-очень характерными голосами наших умников, то вот три прекрасных (на мой вкус) фанфика (все "в процессе написания" ) :
Если не пугает очередная "альтернативная вселенная" (в этой они служат в антитеррористическом формировании), то вот это - хо-ро-шо: archiveofourown.org/works/1680653/chapters/3571... Особенно Ньют. Хотя нет. Особенно оба. А Райли там журналюга.
А ещё вот это (хихикая) вселенная там та, что мы привыкли, но наши ребята - вампиры. Оба. Причём Пентекост в курсе и смирился (а что поделаешь, кто ещё согласится работать почти без денег и в таких поганых условиях?): archiveofourown.org/works/1368829/chapters/2861...
О, чёрт, десятая серия.Вся серия прекрасна, но наша змеючечка особенно в ударе, так что можно в очередной раз вспомнить. насколько мужик быстро двигается (даже в этих тридцати трёх исторических одёжках).
Если кто любит Стивена Кинга, но ещё не купил его "Страну радости" - идите и купите. Ну или скачайте. Потому что это настоящий, сияющий, стопроцентный Кинг. Такое ощущение, что мужика взяли прокатиться на Тардис. Или дали пару раз откусить от молодильного яблока. Потому что он, гад, всегда хорош, но "Страна радости" - это опять очень молодой голос. Тот голос, которым со мной говорили "Мёртвая зона" и "Воспламеняющая взглядом".
Ещё одно боковое ответвление "Совы Афины", которое я пропустила, потому что тег "Герман Готлиб и Ларс Готлиб" не проверяю. А зря. Для тех, кто любит "Сову Афины", это просто обязательно к прочтению, потому что и многое объясняет, и добавляет цвета (уточняю, цвета, а не чёрной краски) в палитру странного характера Ларса Готлиба. Итак:
His Father's Eyes ( "Взгляд его отца" ) серии Owl and Dragon (Сова и Дракон)
Глава 1: Частный разговор читать дальше - Что ты натворила?! - орёт он. Гнев Ларса Готлиба пугает даже его самого. Мечась по гостевой спальне он опасается, что его голова и сердце могут взорваться. Он то стискивает, то разжимает челюсти и избегает смотреть на жену, сидящую на кровати в шаге от него. Он надеется, что его голос не доносится в гостиную, куда он выставил своих детей. Причина его возмущения спит на руках у жены. - Что ты натворила? - повторяет он чуть спокойнее, наконец-то остановившись. - У меня получилось, - просто говорит она, сдвигая лежащий на руках свёрток, - я себя клонировала. - Что? Зачем? Она пожимает плечами: - Чтобы доказать, что могу это, - её глаза вспыхивают от гордости, - Смотри... я соединила свои гены с генами птицы, чтобы проверить мой метод активации межвидовых генов, - она тянет за свободный конец полотна. Ребёнок - безусловно, как она и говорит, новорожденный младенец - с явным недобором веса и пугающе тихий. Когда она сдвигает в сторону одеяло, кровяное давление Ларса подскакивает ещё на десять пунктов, едва на глаза ему попадаются... крылья - покрытые местами младенческим пухом, они беспорядочно шлёпают существо по спине. Он хватает ртом воздух: - Ты свихнулась, - выдыхает он, - Я знал, что ты сумасшедшая, но это уже ни в какие ворота не лезет. Этот... это... э-ээ... чудовище. О чём ты думала? - Я знала, что это может получиться, и я хотела это сделать. Несколько секунд он беззвучно шевелит губами. - Ты подумала о том, во что превратится наша жизнь? И что ты думаешь насчёт его будущей жизни? - наконец выдавливает он. Она вновь пожимает плечами и ... ребёнок в ответ слабо корчится. - Возможно, нам не долго придётся нервничать. Предыдущие клоны жили не больше трёх часов. - Три..? Ты пыталась и раньше? - бормочет он. - Конечно. Этот прожил уже восемь, но у меня нет оснований надеяться, что у него будет нормальная продолжительность жизни. Нам просто нужно ждать и наблюдать. Он долго молчит, пристально глядя на неё: - Значит, ты создала монстра и принесла его в наш дом. Мы не готовы к уходу за младенцем! Ты даже не потрудилась об этом позаботиться! - Я считала, что он умрёт, как и прочие, - она задумывается, лицо становится мечтательным: - Отличия от предыдущей версии совсем небольшие, я не думала, что результат будет настолько другим, хотя такую возможность и нельзя было исключать. Возможно, слабость сердечно-сосудистой системы как-то связана с полом... Ларс растирает лицо. - И что нам теперь делать? - шепчет он больше себе, чем жене. - Мы сделаем детскую из гостевой спальни и будем документировать развитие образца, - отвечает она, - там могут быть последствия клонирования с соединением генов. - Ты не можете рассматривать случившееся, как эксперимент, а этого... ребёнка, - он задыхается, - как образец! Она вновь пожимает плечами, и он трясёт её, схватив за плечи. Ребёнок тихо вскрикивает, и от этого звука рот Ларса сжиматся в линию. Он выпускает её, встряхнув в последний раз. - Я поверить не могу, что ты это сделала. Не могу поверить в то, что ты сотворила с моим домом. Если об этом узнают власти, они заберут у нас Дитриха и Карлу. И его тоже. Ты этого хотела? - Это несущественно, - говорит она, - Я поступила так, как собиралась. Ты считал, что я никогда не добьюсь ничего, достойного упоминания. - Ты никому не скажешь об этом ни слова! Я не потеряю семью из-за твоего помешательства, - вопит он, - Ты вырастишь эту мелкую пакость как собственного ребёнка. Если ты ещё когда-нибудь попытаешься это повторить, я тебя уничтожу. - Ты не сможешь, - заявляет она, - это слишком великое открытие, чтобы ты сумел его замолчать. - Не сомневайся во мне, - рычит Ларс, - У меня больше влияния, чем ты думаешь. Она сверлит его злобным взглядом. - А теперь притворись приличной матерью и покажи своего сына нашим детем, - приказывает он, выходя из комнаты, чтобы привести Дитриха и Карлу.
Возвращаясь в гостевую спальню, он понимает, что не спросил, есть ли у ребёнка имя. ................................................................................................................................................................................................................... Этой ночью безымянное дитя тихо спит в кроватке из глубокого ящика, застеленного майкой Ларса. Что-то идёт не так. Сколько он не шипит на жену, ему не удаётся согнать её с постели, чтобы проверить состояние сына. Смилостивившись, Ларс поднимается и включает свет, вызывая у жены невнятный протест. Кожа малыша практически посинела от холода. Он достаёт его из ящика и прижимает к груди. "Слишком худой. Он замёрзнет до смерти". Пнув раму кровати, Ларсу наконец-то удаётся разбудить женщину. - Возьми это, - требует он, - оно замерзает. Она принимает хнычущий свёрток, и он выходит из комнаты. На кухне он глубоко дышит, пытаясь успокоиться, пока готовит порцию смеси и греет воду. Он переливает её в грелку, чтобы устроить импровизированный инкубатор. Вернувшись, он обнаруживает жену сидящей в постели. Ребёнок опасно лежит у неё на коленях. Выругавшись, Ларс бросает грелку, осторожно забирает ребёнка и, поддерживая ему голову, плотнее укутывает пелёнкой. Круговыми движениями он растирает крошечную спинку существа. Оно слабо скулит и пытается завернуться в крылья. Выругавшись ещё раз, Ларс свободной рукой выдёргивает из корзины с грязным бельём свитер. Обернув младенца шерстяной тканью, он протягивает ему бутылочку, и тот жадно сосёт. После того, как синева сменяется здоровым розовым цветом, Ларс пытается сделать постель ребёнка хоть как-то теплее и удобнее. Наконец существо мирно засыпает, и Ларс вздыхает, качая головой. Несколькими часами позже, когда детский плач выдёргивает его из беспокойного сна, до него доходит, что он мог бы позволить ребёнку умереть и спасти этим свою семью от множества неприятностей. Он бросается в ванную комнату, и его тошнит.
Из бокала с мохито торчит длинная витая ручка с красным пластиковым наконечником. - Ксаночка, - говорит подруга, - ничего не напоминает? Ну да - у тех кто обедает с чёртом должна быть длинная ложка. Повторить для себя картинку, что ли. А то у меня даже скана в хорошем качестве не осталось.